Гарторикс. Перенос

Проход между бараками, которым обычно пользовался Сорок первый, был сейчас недоступен: неподалеку сидел, щурясь на солнце, надсмотрщик-прим с нежно-голубой кисточкой на хвосте. К продовольственным складам можно было попасть в обход, через дальние рабочие бараки, но для этого нужно было пройти мимо вольера, в котором сидел Восемнадцатый. Вряд ли он сможет увидеть Эштона из ямы, но у драков, напомнил себе Эштон, острый слух и отличное обоняние. Что расскажет Восемнадцатый, когда мастер Сейтсе разрешит надеть на него преобразователь?

– Он расскажет, что слышал, как ты шлялся возле рабочих бараков, – хрупкий голос раздался прямо над ухом, заставив Эштона подскочить. – И что?

Старичок в синем комбинезоне как ни в чем не бывало ровнял песок. Эштон вспомнил, что в ремонтном бараке есть грабли, причем не одни. Он не раз видел, как надсмотрщики выполняли эту работу быстрее и качественнее.

– И что? – повторил старичок, поудобнее перехватывая деревянную ручку швабры. – Всё равно же потом натопчут снова.

Эштон бросил на него удивленный взгляд, но разбираться в столь причудливой логике было некогда. Прогулка скоро закончится, а с ней – и возможность избавиться от капсул в животе без губительных последствий для тела.

Он постарался вспомнить всё, что Сорок первый говорил о привычках надсмотрщиков. Примы сбиваются в кучу к концу прогулки; секты, наоборот, разбредаются в поисках тени; в середине прогулки краснохвостый Герт пересаживается на дальний бортик. Или это, наоборот, вон тот, с нежно-голубой кисточкой?

Эштон еле слышно выругался. Тренировочная арена представилась ему огромной шахматной доской, заставленной фигурами из разных игр. Без подсказки опытного игрока их расположение ничего ему не говорило.

– Потому что оно не имеет никакого смысла, – проворчал старичок, вытряхивая песок из толстых лохматых веревок. – Это просто набор вероятностей, которые ты наблюдаешь в данный момент.

Эштон повернулся к нему. Старичок ковырял песок носком стоптанной теннисной туфли, выуживая кусок сухого бурого гребня.

Плотно сжав пасть и прикусив язык для верности, Эштон как можно отчетливее произнес у себя в голове: «Ты тоже видишь чужие сознания? Как я?»

Старичок вскинул на него голубые глаза и вдруг рассмеялся всем телом, как ребенок, который только что открыл новый способ сидеть на стуле задом наперед. Эштон быстро оглянулся, но ни голодным дракам, роющимся в песке, ни разморенным на солнце надсмотрщикам не было дела до старика и его веселья.

– «Как я», – пробормотал старичок, откашливаясь и утирая слезящиеся глаза узловатыми крепкими пальцами. – С ума сойти.

– Но ты же понял, что́ я подумал, – не выдержал Эштон. – Я тоже понимаю, что́ происходит внутри сознания. Когда кто-то боится или…

– Если ты думаешь, что можешь читать мысли, то ошибаешься, – перебил его старичок. – Есть очень большая разница между «видеть» и «читать».

– А ты? – жадно спросил Эштон. – Ты… читаешь?

– Хороший вопрос, – старичок расплылся в улыбке, словно ему подарили неожиданно приятную безделушку, и вернулся к работе, энергично разбрасывая песок. – Никогда им не задавался.

Эштон хлопнул хвостом, зарычав от бессильной злости. Прим с голубой кисточкой на хвосте скользнул по нему внимательным взглядом и отвернулся. Разговоры со старичком были бессмысленной тратой времени. Принимать решение надо было сейчас, немедленно.

Улучив момент, когда прим с голубой кисточкой прижмурился, задрав морду к небу, Эштон скользнул вдоль края арены и вспрыгнул на борт возле дальних рабочих бараков.

Сорок первый обладал особым чутьем и всегда мог сказать, смотрит на него кто-нибудь или нет. Эштон просто старался не думать, что будет, если его заметят.

Кратчайший путь в лабиринты между бараками лежал мимо штрафного вольера. Высунув язык, Эштон почувствовал острый соломенный запах сознания Восемнадцатого – и услышал, как тот завозился, почуяв его.

Халид ждал за продовольственными бараками, теребя черную кисточку. У ног лежала связка длинных оранжевых плодов с пряной мякотью, похожей на прохладное мясное желе.

– Что так долго? – прошипел он, как только Эштон показался из-за угла. – Прогулка скоро закончится.

Большая капсула вышла первой, шмякнувшись в лужу свежих зеленоватых испражнений. Халид небрежно обтер ее тряпкой и сунул в чехол; его явно интересовала капсула поменьше. Эштон напряг мышцы в подбрюшье и поджал под себя хвост, чтобы задержать ее внутри.

– Ты что делаешь? – сдавленно произнес Халид, и в раскосых темно-красных глазах сверкнула самая настоящая ненависть.

– Что в капсуле? – спросил Эштон, дрожа от напряжения. – Скажи – и сразу получишь.

Халид перешагнул лежащие на земле плоды и подошел совсем близко – так, что воздух, с трудом вырывавшийся из узких ноздрей Эштона, шевелил зеленоватую шерсть вокруг Халидовых глаз.

– Я достану ее из тебя, – медленно прошептал он, – даже если мне придется по локоть засунуть лапы в твою дохлую тушку.