Гарторикс. Перенос

Проследив за его взглядом, Эштон увидел Двести пятую, которая сидела у дальнего рабочего барака, не сводя с него желтых блестящих глаз и поджав под себя лапы, как кошка возле мышиной норы. Чертыхнувшись, он скользнул вдоль стены и завернул за угол, протиснувшись между двумя складскими бараками, чтобы выйти с другой стороны двора.

– Тебе надо сделать ее ученицей, – сказал старичок, размеренно шкрябая по песку у него за спиной. – Так просто она от тебя не отстанет.

– Я ничего не умею, – прошипел Эштон. – Чему я могу ее научить?

– Например, драться с ищейкой, – старичок как будто пожал плечами прямо у него в голове. – Вдруг это ей пригодится.

– На Арену ищеек не допускают, – буркнул Эштон и поневоле задумался.

Это была интересная мысль – научить Двести пятую сражаться именно с ним. Так можно лучше понять себя и взглянуть со стороны на свои боевые навыки. Это бы помогло ему отделить наконец дар ищейки от всего остального, что умело его смертоносное тело…

Тонкий запах голубоватой тревоги смешался с горячим охристым счастьем, разлитым по внутреннему двору, и выдернул Эштона из размышлений. Иффи-фэй дернула плечами, словно встряхивая несуществующие гребни, и коснулась плеча Халида одной из хитиновых лапок. Электрический разряд, взорвавшийся в сознании прима, чуть не сбил Эштона с ног.

– Хвала Старейшему, – прошептала Иффи-фэй, не разжимая губ. – Они уже выбрали тушку.

– Знаю, – огрызнулся Халид. Судя по тому, что творилось в его сознании, ему смертельно хотелось прижать ее к себе, ощутив шершавый жар серой, в огненных прожилках кожи. – Но пока никаких слабостей не заметно. Нужно время.

Иффи-фэй не ответила. Постояв рядом с Халидом, она молча повернулась и залезла в гиросферу, унося в себе плотный клубок холодной голубоватой тревоги размером со сжатый кулак. Халид проводил ее жадным взглядом и пошел к складам, куда уже заносили последние ящики. Счастье внутри него понемногу остывало, сменяясь ровным охристым теплом.

С тех пор как в Ангар стала приезжать Иффи-фэй, Эштон неотступно следил за Халидом. Иногда вместо того, чтобы проскользнуть к дальним складам и поживиться яйцом или фруктом, он прятался среди построек, окружавших внутренний двор, и смотрел, как мохнатый прим и бриген с хитиновыми лапками вместо рук сплетаются в воздухе чистыми красками своих сознаний.

Эштон питался их счастьем, как густой птичьей кровью, вбирая его в себя до последней капли. Теперь он понимал, почему из всех надсмотрщиков только Халид не боялся драков: он не был одинок. У него кто-то был – не в мыслях, не в памяти, не в звездной системе на другом краю бесконечной бессмысленной пустоты, а прямо здесь, на этой проклятой планете.

Халид не боялся даже мастера Сейтсе – именно поэтому тот доверял ему заказывать для своего стола пищу и выполнять мелкие поручения за пределами Ангара. Если бы Сорок первый был жив, он наверняка бы сказал, что Сейтсе просто чувствовал в приме человека, а человеку проще довериться, потому что человек понятнее и роднее, чем инопланетная фауна, в которую все они постепенно превращались на Гарториксе.

Халид свободно перемещался по всему Ангару, так что Эштону пришлось выучить не только его любимые маршруты, но и запасные пути и лазейки, позволявшие оказываться там же, где прим, не попадаясь на глаза остальным.

Пару раз его учуял Восемнадцатый. После штрафного вольера его перевели в один из рабочих бараков, и теперь он два раза в день таскал на себе гигантские бочки с песком, которым засыпали тренировочные арены. За каждую вовремя принесенную бочку он получал 1 балл, а в конце дня мастер Сейтсе собственноручно снимал с него баллы за рассыпанный по пути песок, так что иногда Восемнадцатый оставался даже в минусе. Это была работа на износ, сродни открыванию и закрыванию ворот, и Восемнадцатый, чтобы сменить ее на что-то полегче, в прямом смысле из кожи вон лез: покрытая шрамами чешуя отслаивалась и шелушилась у него по всему телу, делая его непохожим на лоснящихся, переливчатых боевых драков. Это заметно снижало его шансы и на возвращение на Арену: даже в смертельной схватке мастер Сейтсе превыше всего ценил красоту и зрелищность. Поэтому Восемнадцатый использовал любую возможность, чтобы показать, что он всё еще полезен Ангару. Вечером, когда мастер Сейтсе подходил к нему со сканером, он поспешно, взахлеб пересказывал всё, что успел заметить за день. Иногда это сохраняло ему несколько лишних баллов.