Гарторикс. Перенос

– Эксперименты с телами пациентов в вегетативном состоянии, разумеется, были, – Гордон поморщился, вспомнив архивные голограммы, которые, кроме него, вероятно, никто никогда не смотрел. – Но быстро стало понятно, что для успешного реверсивного Переноса необходимо существенное совпадение генетического материала между двумя оболочками. Грубо говоря, – он грустно улыбнулся, – каждый человек может воплотиться заново только в самом себе. Или в своем клоне – но человечество так и не научилось выращивать жизнеспособные автономные тела, не обладающие при этом своим собственным отдельным сознанием. Если у вас есть дети, вы и сами это прекрасно знаете.

– У меня нет детей, – равнодушно сказал Дрейк.

Гордону вдруг стало холодно, словно за спиной у него распахнулась дверь в сад, мокрый после ночного дождя. Он взглянул на администратора, размышляя, не попросить ли плед, но решил, что все-таки обойдется: ждать, судя по всему, осталось уже недолго.

– Простите, что я болтаю, – Гордон повернулся к Дрейку. – Мне нечасто попадаются люди, которых всё это действительно интересует.

– Мне тоже, – отозвался тот. – Обычно всё ограничивается номерами и Лотереей.

– Да уж, – фыркнул Гордон. – Мы полвека совершенствуем технологии расшифровки и адресации мыслеобразов – а всё для того, чтобы какой-нибудь инфантильный идиот, желающий сбежать в неизвестность от собственной не слишком приятной жизни, мог показать всему миру рогатого гуманоида и сказать: «Смотрите, это мой двоюродный дедушка, и у него всё получилось».

Дрейк рассмеялся – странным свистящим смехом, словно был силиконовым шаром, из которого под давлением выпускали воздух.

– Адресация мыслеобразов всегда вызывала у меня подозрения, – сказал он. – Как это вообще происходит?

– Пока человек еще на Земле, с части его сознания снимают контрольную копию – своего рода нейробиохимический «якорь». После Переноса этот «якорь» остается в архиве Центра Сновидений. Адресату, когда он приходит впервые, настраивают код доступа с автоматической расшифровкой сигнала – как раз это сейчас и происходит, – Гордон кивнул на администратора, который сосредоточенно двигал окошки на экране. – Но сам сигнал с Гарторикса принимает именно «якорь» – частичка сознания, оставшаяся на Земле.

– То есть они даже разговаривают не с нами, – усмехнулся Дрейк. – А просто сами с собой.

– Скорее, даже не разговаривают, а думают, – нехотя произнес Гордон. – Вряд ли они могут контролировать мыслеобразы, которые мы получаем.

Он вспомнил серого, в огненных прожилках гуманоида с четырьмя спиралевидными рогами и скользкую, болотного цвета рептилию с распахнутой хищной пастью. Гуманоид лежал на подстилке среди разноцветных занавесей, закатив янтарные глаза к потолку, а рептилия, свернувшись рядом, гладила его между ног длинным раздвоенным языком. Если бы София могла не показывать ему своих мыслей, она бы точно никогда этого не сделала.

– Моя правнучка Грета, – сказал Гордон, не глядя на Дрейка, – учится в виртуальной школе нового поколения. Недавно они делали проект, посвященный древним религиям. Так вот, люди когда-то верили, что, оказавшись в загробном мире, они обретают всеведение сродни божественному. Знаете – все эти легенды о том, что умершие родственники с небес видят всё, что мы делаем и даже думаем? – Гордон хмыкнул. – А оказалось наоборот. Наши мертвые о нас ни черта не знают, зато мы видим то, что делают или думают они.

– Мертвые? – эхом повторил Дрейк, и Гордону стало неловко.

– Это просто слова, – мягко сказал он. – Мертвые или живые, какая разница?

Администратор оторвался наконец от экрана и прицелился бодрой улыбкой в Дрейка.

– Можете проходить в просмотровую, – объявил он, гостеприимным жестом показывая на дверь, которую Гордон знал на ощупь вплоть до мельчайших деталей. – Ассистент поможет вам подготовиться.

Дрейк вздрогнул и стал подниматься с дивана, но вдруг передумал и повернулся к Гордону. Каменные глаза на секунду ожили, и в них промелькнул страх, как у Гленна (или это был Арчи?) перед тем, как тот впервые съехал с аэрогорки.

– Откуда вы знаете… – хрипло спросил Дрейк, смутился, но всё же закончил: – Как вы их там узнаёте?

Гордон молчал. За тридцать шесть лет он видел Софию в самых разных обличьях – покрытую шерстью, хитином и чешуей, с окровавленными клыками, в которых застряли кусочки дрожащей плоти, с пульсирующей железой в самом центре груди, с рогами, на которые были наколоты истекающие коричневым соком личинки. Каждый раз это была она, и в то же время было в ней что-то чужое – не потому, что она была непохожа сама на себя, а потому, что вокруг нее никого из них не было: ни Гордона, ни Линди, ни остальных. Такую Софию он никогда не знал – даже в первый день студенческой конференции по нейродинамике, когда от волнения она ошиблась в названии собственного доклада и, оглядев огромную, на пятьсот человек, аудиторию, почему-то вдруг посмотрела прямо ему в глаза.