Гать

По форме всегда тоже одет бывал. Трезвый, свежевыбритый, на все крючки застегнутый, одеколоном разит — за полсотни шагов слыхать. Когда только успевает прибираться, кадетам денщика-то не положено, в общем, были бы мы девки, уже текли бы по нему да глаза друг дружке за него выцарапывали.

Таковой уж он был, кадет Варга.

Случались, конечно, всякие звоночки, все-таки служба войск — это вам не мед и не сахар, тут любому порой станется худо, хоть волкам из лесу подвывай, особенно вечерами накатывает. Отойдешь так ближе к отбою за бруствер по малой нужде, а он себе там стоит, с «браунингом» в руке, будто что-то высматривая, и только бычок догорающий в усах у него тлеет, лицо так нехорошо подсвечивая снизу, будто демоническим огнем. Что ему при этом там чудилось в темноте — поди знай. Да только стоило рядом с ним чем-то шумнуть, как тут же он спешил забычковать в каблук да и поспешно покинуть позицию.

Однако, повторюсь, до какого-то мгновения в числе «запасников», да и кадровых унтеров, слыл кадет Варга у нас в полку единственным приличным человеком из всех чинов, с которыми мы, строевые, вообще имели дело.

Все изменилось с началом того внезапного пополнения. И главное, ничего не предвещало — ну пригнали нас на станцию к прибытию панцерцуга, даже обычной команды строиться не было, разве что унтеры чего-то поголовно были как сами не свои, особенно внезапно нервничал кадет Варга, две пачки за неполный час ожидания поди извел, только и успевал одну от другой прикуривать. И тут, значится, останавливается перед нашим носом теплушка, а оттуда оно, пополнение.

Все в однотонных серых шинелях без знаков различия, бритые головы не по уставу мокрой непокрытой кожей под моросящим дождем блестят, и лица при этом у них такие, ну ты знаешь, сосредоточенные, одухотворенные. Готовы, сразу видно, за государя-амператора хоть сейчас послужить.

Ну мы, значит, провожаем прибывший личный состав в расположение, вроде под конвоем, а сами втихаря выспрашивать пытаемся — откудова такие будут?

А в ответ молчок, и только кадет Варга что-то про «монолит» пробормотал. Тогда-то мы и слыхать про такое не слыхивали.

С тех пор так и повелось — каждым днем новое пополнение, а кадет Варга — всё смурнее. Только и гадать оставалось, отчего так. Когда однажды среди бела дня на плацу крик подняли, никто уже и удивлен не стался — эка невидаль, кадет Варга верхом на серошинельном сидит и с двух рук кулаками тому лицо месит да ловко так, что только брызги сукровицы во все стороны летят. Что уж они там не поделили — кто знает, да только насилу их тогда растащили. Обоих, разумеется, на гауптвахту, чтобы всем прочим было неповадно, а наутро случилось то, что случилось.

Тебя тут, мил человек, тогда не было, потому откудова тебе прознать, как все было. А между тем денек был богатый на приключения. С утра побудка — кругом темень, не видно ни зги, земля ходуном ходит, поди пойми что творится, всех выгоняют на плац, а там эту штука в небеса уперлась по-над крышами бараков.

Черная как ночь, под самые облака возносится, а по ребристым краям будто бы синей искрой исходит, тлеющие огоньки так и бегают. И гул такой, ну ты знаешь, а тогда нам это дело было в самую новинку, все только в затылке чесали да перешептывались. Что за страсть такая, неведомая, да и откуда ей вообще взяться вблизи расположения. Про то, что такое уже давно и повсеместно, радиоточка-то помалкивала, да и на политинформации пономари излагали уж очень абстрактно — найдено, мол, самое наивернейшее средство против инсургента да супостата, теперь-то мы его враз-нараз одолеем, вот только бараки порушенные подлатать.

На рассказы эти никто всурьезку не реагировал, разве что ожидая очередных ночных нарядов по огневым точкам да неурочных учений под утро, когда «люстры» на парашютах в небо и до обеда на пузе лежать в грязи за бруствером, пока ноги от холодрыги отниматься не начнут.

В общем, предполагали то, что обычно ждет от любых начальственных бредней рядовой состав — привычной армейской подлянки. Мы уж и так ко всему привычны, по колено в гнилой жиже касками грязищи нами вычерпано — поди, если бы не наши с тобой труды, дык те болота за ленточкой уже бы тут рядом были.

Однако в тот раз случилось что-то совсем из ряда вон. Как, почему? Откуда в нощи взялся этот торчащий в небо монолит? И главное, если кто и в курсе, то все одно помалкивает. Господин оберст на плацу встал, как пень, уставился перед собой и едва слышно через весь плац хрипит про то, что победа близка и панцервагены наши быстры.

А причем тут, скажи на милость, панцервагены? Их мимо нас разве что по жеде катают на страх всякому агрессору. Мы же продолжаем сапогами говны месить в окопах, невесть что и невесть зачем тут охраняя.

Какая, скажи, нам с того монолита помощь? Ни ответа, ни привета.

Но кадет Варга про то сразу что-то, видать, слыхивал, потому как только отпустили его с гауптвахты, он сразу — прямо так, с сизым носом, знаем мы эту офицерскую «губу» с ее перегонным кубом в котельной — шасть из расположения в лес, только его и видели.