Гать

Летёт-гудёт-подпёрдыват. Красы неземной, если на чад из сопла не косить. А кто нынче идеален, ты что ли? Ты на рожу свою косую, всю в язвах от жеваных ран, посторонними гражданами нанесенных, в зеркале видал? От то-то же, лучше бы позабыть такой вид. Так что нечего критиковать чужой кульман с ватманом. На то спесиальные люди государем поставлены, надзор весть и если надо — сразу того. Это только в народной присказке дальше шарашки не пошлют. Еще как пошлют, милай! А потому руки по швам, вставную челюсть на место до щелчка и хором, значит:

— Ы-ы… А-а… — приветствует демонстрасия вокалом глоток, взмахом стягов и хлопом флагов наших героицских встратонавтов. Пролетай давай быстрее, колымага дрезиновая, уж и шея затекла у честной земели своих провожаючи питомцев. Скройся, наконец, не доводи до греха.

Уф, улетел восвояси, мопед-переросток. Только дизельный чад оставил по-над крышами.

А между тем колонна наша уж и мимо трибун протиснулась. Как любопытно они отсюдова, от основания так сказать, просматривается. Как тут не вспомнить слова отцов-основателей Карлы и Марлы про базис и надстройку.

Это издаля трибуны смотрятся монолитом, тонущим в колыхании кумача. Здесь, у самого подножия, становилось куда виднее, что и сваяли ее из того же подручного материала, что и наша родная инсталлясия, из говна, можно сказать, и палок. Что притащили, из того и собрали. Фанера крашеная плюс поддоны с ближайшей овощебазы. Сверху все те же шторы, из дома привнесенные, на живой гвоздь посаженные. Шатается, скрипит, на ветру полощется, песок сыплется. А на самой верхотуре — куда уж выше — самолично наш государь-амператор, подбоченясь, взирает.

Но так высоко ты голову поднимать не вздумай, и приглядываться не смей. Потому что крамола она так и самозарождается. Как увидишь, что солнцеликий на таком же поддоне перетаптывается, тут тебя сразу и надо брать в железа, тепленького, покуда других не покусал, не заразил так сказать заразой минутного сомнения. А кому от этого польза какая?

Да и нет нам до трибун тех никакой охоты придираться. Сегодня что? Тяпница. А значит цель наша какая? Правильно!

Как прошли трибуну, сразу наша колонна переменилась. Перестали реять знамена, провисли стяги, опустились плакаты, свернулись в трубочку баннера, даже шаг по прошпекту стал совсем иной. Более целеустремленный, более сосредоточенный что ли.

Понемногу стихает за спиной музыка, растворился в вечереющем воздухе механический бубнеж матюгальника, не свистят боле разводящие, не надрываются глотки трудящихся. Никаких тебе «а-а», никаких тебе «ы-ы».

Только слаженное, сплоченное сопение. Левой-правой, правой-левой, все быстрее катятся под горку инсталлясии, уже и попросту волочатся под ногами транспаранты. Полетели на землю фанерные первые лопаты, рассыпается понемногу строй.

Как теперь удержать желающих сдриснуть втихаря в проулок, ежели пригляда толком нет? Редеют, редеют понемногу ряды трудовых, творческих, равно как и кооперативных коллективов. Растворились в полумраке физкультурники, простыл и след ноябрятских красных галстуков, и только силачи-толкачи продолжают нести свою торжественную вахту — инсталлясия штука казенная, ее просто так не бросишь, за такое потом по шапке дадут — вовек не отмоешься.

Скрип-скрип, катится колесо, хрусть-хрусть, сгибаются колени. Двигается народ навстречу долгожданному финалу. Осталось совсем немного потерпеть, и дойдет очередь и до самой главной части любой демонстрасии. А кто-то из самых опытных али просто ушлых уже глянь, друг другу подмигивает, разливая прямо на ходу из рукава, чтобы начальство не приметило. А оно, ты только погляди, уже и само идет, качается. Ну точно, вдрабадан! Когда только успели.

Темнеет. Запираются со ржавым стоном ворота, распускают по домам уже и многострадальных пьяных в зюзю толкачей.

Что ж. На сегодня это для них только самое начало алкогольного подвига.

Тяпница же! Народный праздник.

6. Третий приход

Кто сказал что велосипеды не летают?

Летают только так, как пушинки!

Не меняя шин, меняя времена года

Курара

Давай, ребзя, шустрей, пока нет палева.

Проникновение через забор, если уж на то пошло — это своего рода искусство. Всякий забор только на вид представляется механической преградой на пути лазутчика, на самом же деле кому преграда — а кому вызов. Вот вы пацанов спросите, было бы круг коробки чисто поле, хренли бы нас она вообще интересовала, от вохры бегать. Да и какой в том смысл — туда же при таком раскладе кто хошь попадет, заброшка и заброшка, четыре корпуса. Сто лет как стоит пустая, почти безжизненная, пускай и с бомжиками, отирающимися по подвалам. А в бомжиках тех нам какое любопытство?

Всякий интерес там только и появляется, где дух запретки, где только ты с приятелями — да десять этажей сырого расписанного вхлам бетона над тобой, до самых небес, до самого небушка.

Твори там, чего твоей душеньке вздумается, хочешь — голубей с крыши гоняй, хочешь — оттуда же вниз ржавой арматурой кидайся.