Гать

Главное же что тебя тут теперь — ни в жизнь не достать. Забор же, он в обе стороны работает. Пока одышливая вохра в противогазах стометровку кругаля давать будет, только тебя уже и видели. А уж пролезть мы завсегда сумеем.

Опять же, оно ведь какая польза от забора? Ты там, а они тут, ты туда, а они оттуда. Два мира, два факира. Позабытое царство былых возможностей и чужих мечтаний, бетонный бурелом конструкционных балок и лестничных пролетов, вхлам убитых уж тремя поколениями любителей забомбить заброшку от пола до потолка. Еще деды наши сюда ходили, баллонами трясти. Ходили и нам завещали.

Бешеный мой смех тотчас взвился меж пролетов, уносясь куда-то в высоченные недоступные дали.

— Чо ты ржешь кониной?

— Ничо, твою, дурака, рожу вспомнил, как ты с гаражей сигал!

— А вот ну я тебя, иди-ка сюда!

И мы тотчас помчались, визжа и бранясь попеременно.

Штырь он прикольный чувак, хоть и баран тупой. Так к чему это я, смешно же, представить себе, как старичье это с палочкой пробирается вечерами через вохру, теребунькает достанный из-за пазухи баллон, насадку — хвать, трафаретку другой рукой пристроил, и давай-давай наяривать. Тэги по всем корпусам — знайте все нашего корефана!

А ежели кто поверх раз перетегает — знать, война до самого гроба, это еще смешнее. Два патлатых бородатых деда, потрясая клюками, рвутся в бой на супротивника, того и гляди вставная челюсть долой полетит, оружие массового покусания. Этот окаянный забомбил мой мурал у сорок пятом годи, ыть я его внатяг! Да я твои теги на нашей точке еще третьего дня видал, падлюка! И ну махач устраивать раз на раз.

Умора.

Отцы наши тоже всякое тут вытворяли. Подпольные танцы на атомной станцыйы кто сочинял, так что барботерная крышка тряслась от басов? Оккупай вокзай кто устраивал, так что от зацепсостава облепленные телами панцерцуги выглядели как в олдовых фильмах про колониальные заморские страны, где старый добрый зацеп завсегда был и оставался единственно возможным способом перемещения из точки а в точку бэ — только полы брезентовых плащей на полном ходу полоскались, только хоботы противогазов тряслись. А теперь что?

Ты только представь себе пару обрюзглых скуфов, обмазанных по самое не могу в флуоресцирующих блестках, извивающихся под олдовое техно на буйном танцполе, что может быть нелепее? Они потому и тушуются, что так и ждут нашего обидного смеха. Остановись-подвинься, папаша, ты был хорош когда-то, ты жег, респект тебе, но теперь ты спекся, что бы ты там о себе не думал, твое место — во-он за тем забором. Остаток твоей жизни пройдет в уютной грязи родного корыта, которое ты так усердно строил почитай всю свою жизнь. А мы такой жизни не хотим, да, ребзя?

Ребзя кивают.

А чего вы киваете, остолопы? Как думаете, вас ждет какая-то иная участь? Мол, кто выжил в заброшке, его уж ничем не одолеешь? Как бы не так! Глянуть хоть на того же Штыря, ну чем не аутло? Баллон за пазухой, руки все по край рукава убиты, носом шмыгает постоянно — угадайте, отчего такое бывает? Даже не пробуйте, ни в жисть не угадаете, но это он тут такой смелый, а как домой забредает поесть-помыться, так одной только мысли у него — как бы папаша, да-да, той самый папаша — вдругорядь не разглядел, какое тут чучело домой приперлось. А то гляди проклянет, и прощевай тогда болотный универ и гулянки на кампусе.

Аутло-то он аутло, а покушать вкусно все любят. Поспать мягко, поелозить с телками в культурном окружении.

Но не будем судить строго, кто из нас не без греха. Это только для красного словца за забор ходят в качестве вызова обществу, противопоставляя, так-растак, себя, такого безродного, такого свободного, тлетворному эстеблишменту.

В реальной действительности пацанам и жить всякому всласть охота, и просто — жить. Это только на вид здесь в заброшке бытовает исключительное царство саморазрушения, и мало кто доживает до тех лет, когда мозги работают уже не токмо под воздействием гормональных штормов.

Да вовсе нет. Я бы вообще не сказал, чтобы среди нас вдругорядь завелись настоящие, не писаные аутло, сколько пентакли на стенах не малюй. Сюда идут каждый со своим интересом, но интерес тот недалек от самого обыкновенного желания — счастья, взаимовыручки, чувства локтя, да и попросту дурной хотелки на вечерок-вечерочек забыться, отгородить себя от постоянно хлопочущих попусту взрослых расписным забором, взобраться там на самую вершину, вот ты уже и царь горы, смотри, какая чадная, смрадная жизнь кругом, но ты же вне ее, ты выше ее, ты плевать на нее хотел!

— Штырь, подь сюды, давай, кто дальше плюнет!

Далеко летит молодецкая слюна. С пацанов станется и более прикольная забава, если вохра внизу по случаю покажется. Правда, бесполезно это все, ветром банально сдует, все эти байки пацанские про «золотой дождь» это разве что для красного словца, удаль свою пубертатную потешить. Ты сюда хоть с самострелом приходи, ни черта ты с такой высоты даже в вохровскую «буханку» не попадешь.