Страшно! Страшно мне, батюшки! На днях приснился сон вещий в руку — будто подхожу я к письменному столу в собственном кабинете среди белого дня, вокруг писаря и референты так и снуют, камлатель Сало за плечом бубнит надоедой, все привычно, все как надобно, а только обнаруживаю я повнезапно посреди широченной стоеросовой столешницы записочку такую неприглядную, будто бы нарочно здесь кем оставленную. И рука моя, трясясь, к записочке тянется, тянется, никак не дотянется, будто стол мой не стол, а поле широкое, степь козака. И вот я на цыпочках уже, как струна дрожа, записку цап, спешу развернуть ее, окаянную, а пальцы-то трясутся, непослушные, а все вокруг меня уже замерли и молча зырят, значит, на действия мои неловкие, Сало тот вообще через плечо уже мне свесился, записочку высматривая. И тогда я хватаю украдкой проклятую бумажку, и убегаю с ней в боковую комнатенку, где у меня на челядь всякий компромат по сусекам запасен. Так и называю я ее промеж дела — комната грязи. И вот я захлопываю за собой дверь, тяжело дыша, подношу лучину к самой бумажке, нетерпеливо ее разглаживаю и читаю:
«Амператор, бойся свою сестру, а ну как возвернется!»
Тут я от ужаса и просыпаюсь, весь в поту. Дурацкий сон, глупое поветрие, какую еще сестру, знать эту женщину не знаю, однако же никак не вылетает сей сюжет из моей беспокойной головы, так каждый раз и чудится мне, что войду я в тронную залу али рабочий кабинет, а там посреди стола — бумажка валяется. Спасу нет, до чего тревожная напасть.
И непонятно, что хуже — если и правда обнаружу подложную писульку, али не случится этого вовсе. Что страшнее — враг явный с намерением конкретным, или же секретный засланец со значением, мы тут, непосредственно подле тебя, следим, каждый шаг фиксируем, ни единой ошибки не прощаем, и единожды дадим тебе отпор в той самый миг, когда ты уж точно не будешь готов дать отпора.
Тьфу ты, вот опять разнервничался, аж сердце заходится, трепещет.
Пришлось разогнать послов раньше времени. Вот как тут быть? С горя в этот раз дал команду тотчас собрать государственный совет, всех как есть из постелей и борделей за волосья-то повытаскать, велеть сюртуки надеть парадные и тотчас опрометью в замок.
И вот хожу я по тронной зале, круги наворачивая, так что мантия за спиной, волочась, клубы лежалой пыли вздымает, а эти, гля, уже потихоньку собрались и стоят рядком, потупясь, шапки заломленные в руках теребят.
Что, говорю, будем делать, граждане? Совсем супостат одолевает, так скоро без болотного шпиена в отхожее место не сходить будет! Злоумышляют, падлюки, как есть угрожают суверенитету государственному, народной демократии! Каковы сводки, вопрошаю, от ленточки, с самых болот? И фалангой вострой ближайшему генералу в пузо тык! Тот аж до синевы побледнел и тараторит в пол, заикаясь:
— Совершенно согласен с вашим грандиозным планом, государь-амператор! Готов отдать штурмовым бригадам команду тотчас выступать! Ударим по центрам принятия решений!
— Жители лесов и болот тотчас возблагодарят судьбу за благословение припасть к ногам государевым! — это уже сам Сало, выпучившись, заголосил. — Согласно тайным опросам населения аншлюс одобряют до девяноста девяти процентов населения! Болотная знать вся как есть подсела на красную жидкость и опасности не представляет! Полевые монолиты готовы к развертыванию вдоль всей ленточки на глубину до тысячи километров!
— Голосую немедленно выступать, государь-амператор! — это уже принялся блажить главный начтыл, мой давний друже министр обороны Пыр, вот уж от кого я не ожидал такой прыти: — Служба войск к походу готова, брожений в умах не наблюдается, казенные штуцера личному составу тотчас выдадим, каждому второму точно — тем более, что они нам и не пригодятся, ибо враг позорно бежит уже при виде грозного вида наших бравых воинов!
И вот стою я, слушаю своих охламонов, что несут привычную, сто раз ранее слышанную чушь, как говорят в народе — и стоящие часы дважды в сутки правильно время показывают, — и будто бы меня от их речей разом попускает. Как будто бумажка эта дурацкая уже не страшна, и шпионы все побоку. Потому что правда, а что если перестать уже ходить кругами и вдарить? Будет ли у меня иной шанс на истинное величие, достойное дедушки и прадедушки, Карлы и Марлы, святоотцев-подвижников? Кто хотел войти в историю собирателем земель лесных да болотных, за ленточкой сокрытых? Ну так собирай!
Но сперва, молча разворачиваюсь я и выхожу из залы, следует мне потревожить одного из призраков Желтого замка. Много их тут шатается, за столькие-то годы, но этот будет нынче мне в самый раз.
10. Топь
В моей душе осадок зла
И счастья старого зола,
И прежних радостей печаль.
Лишь разум мой способен вдаль
До горизонта протянуть
Надежды рвущуюся нить
И попытаться изменить
Хоть что-нибудь