— Как скажете, госпожа баронесса, но что-то вас все-таки гнетет даже в столь погожий денек, не соблаговолите поделиться с собравшимися? Проявите милость, не таите!
Прочая орава тут же заскрипела мебелью, демонстрируя всяческое одобрение сказанному. Льстецы. Льстецы и подлецы, все как один.
— Что ж, как вы заметили, князь, я изволила размышлять, насколько все-таки в наше время ценится всяческая старина. Взглянуть хотя бы на эти стены, — баронесса Ярмила двинула ладонью, как бы очерчивая ею некий круг, — им сотни лет, камни, из которых они сложены, вызывали приступы вечернего радикулита еще у наших далеких предков, однако никто из собравшихся не встанет и не скажет — к черту эту рухлядь, давайте зело отбросим условности и станем жить, как простые люди, в современных благоустроенных коттеджах на сваях, разве это не прекрасная идея?
Потребляющая дармовые блага публика при таких словах баронессы чуть не поперхнулась компотом. Да как же так вообще можно подумать, дорогая баронесса!
И только князь Мирослав продолжал втайне усмехаться.
— А все потому, дражайшая баронесса, что собравшиеся здесь, воленс-ноленс, давно и прочно приросли к этим старым камням. Мы часть их, так уж нам повезло, и потому была бы странна даже самая попытка отринуть холод этих стен, если подумать, кто мы вообще такие в отрыве от наших корней?
В обеденной зале на собравшихся опрокинулась невидимая чаша, доверху наполненная гробовой тишиной. Заткнулись даже кумушки на дальнем конце стола, до того назойливо судачившие о наряде баронессы. Молчание стало таким гробовым, что некоторое поспешили втихаря дернуть себя за мочку, в надежде, что вдоволь набитая в уши вата вдруг сама собой рассосется.
Однако баронесса Ярмила словно не замечала затянувшейся драматической паузы, продолжая с безэмоциональным, но предельно внимательным взглядом разглядывать князя Мирослава. Ей будто бы разом открылось, что видит она этого вельможного господина словно впервые. Во всяком случае с этой стороны он ей до сих пор не открывался. Очередная уловка? Но зачем? С какой целью? Если просто позлить, то в этом он и без того весьма поднаторел.
Сам же князь, единственный во всем собрании, уплотнившегося вокруг него молчания предпочитал не замечать, продолжая в задумчивости ковырять мельхиоровой ложечкой суфле, терпеливо дожидаясь ответа баронессы на собственную реплику. Весь его вид говорил — я сказал то, что сказал, теперь ваша очередь реагировать.
Неловкость растаяла, стоило баронессе все-таки дернуть щекой в кривоватой полуулыбке. Мол, ладно, на этот раз прощаю. Все тут же снова зашевелились, заерзали, а некоторые даже с шумом выдохнули, только теперь сообразив, что только что прекратили дышать на долгую минуту.
— А вы, князь, как я погляжу, изрядный шутник. «В отрыве от наших корней» мы, конечно же, никто и звать нас никак. Напудренные дураки в потертых сюртуках.
Собравшиеся дружно закивали и всхихикнули, поддерживая скрип голоса баронессы Ярмилы. Ах, как остроумно отшила князя хозяйка поместья! Но, как оказалось, ничуть не угадали.
— Я сказала что-то смешное? — ледяной тон баронессы, казалось, промораживал и без того стылый воздух в зале до скрипа, до хруста. Перепуганное собрание тут же вновь замерло, дружно уткнувшись носом в тарелки. Даже вечная усмешка князя как-то разом подстухла.
— Повторюсь, если отнять у нас наши титулы, нашу историю, наших предков, мы останемся ни с чем. Кучка самовлюбленных напыщенных побирушек с превеликим самомнением. В этом, князь Мирослав, вы совершенно правы. Но вы зря относитесь к этим камням с подобным пренебрежением. Потому что если за их пределами мы и правда никто, то в их пределах мы приобретаем не столько имена и статусы, мы истинно возносимся над всем окружающим эти стены плебсом. Да, мы ничем не лучше живущей на болотах черни, более того, самые либеральные из нас даже соглашаются с этой мыслью не из смирения или потворства новомодному либерализму, нет, они и правда так думают, и я где-то даже с ними согласна.
По залу пролетел удивленный шепоток, уж от кого-кого, а от баронессы Ярмилы подобных либеральных речений никто не ожидал. На публичном собрании — пожалуйста, формальные выступления есть формальные выступления, они никогда ничего не значили, оставаясь ритуальным спектаклем на потеху невзыскательной публике, но чтобы в кругу своих, избранных, знатных, пусть и подобносившихся с годами двоюродных и троюродных родственников по основной и побочным ветвям генеалогических древ — это было что-то новое.
— Однако, — баронесса сделала на этом месте торжественную паузу, — мне кажется, князь, вы должны объясниться с собравшимися, что же вы имели в виду, когда начали рассуждать про попытку «отринуть холод этих стен»?
Князь громко сглотнул, однако тяжелый взгляд баронессы выдержал стойко, даже голову с таким вызовом повыше поднял, по привычке хорохорясь: