Седьмой рок-фестиваль. На Рубинштейна. Вездесущий Грег протащил меня на утренний концерт, где выступали «Ноль» и «Петля Нестерова». Надо было как-то остаться на вечер, ведь там будут то ли «Нате!», то ли «Алиса». Мы не могли этого пропустить. Я слушал завороженно «Петлю» с их необычным гитарным саундом. Неожиданно почувствовал, что кто-то дергает за рукав. Грег сделал страшное лицо, мол, что ты тут завис и «есть вписка». Я не понял, но посеменил за видавшим виды знатоком всех «вписок». Я не знаю, как у него это получалось, но он умел. Умел проходить на все концерты. То мимо бабушки-билетерши. То с черного входа. То найдет билет прямо на асфальте. Если в туалете есть окно, Грег влезет в это окно.
Рядом со сценой шла пожарная лестница на чердак. Проходила она прямо через сцену. Грег сделал дикое лицо, не терпящее возражений, и подтолкнул меня в спину. Все его существо выражало «Сейчас или Никогда!». Я понял, что других шансов остаться на вечерний концерт (как и денег) у нас нет и шагнул на дрожащие ступени. Сердце ушло в пятки, ступени тряслись, но самое страшное заключалось в том, что лестница просматривалась как со сцены, так и из части зала. Казалось, что сейчас появится милиция, нас школьников, за шкирку возьмут и вытряхнут с концерта в течение 3-х следующих секунд. Ступенек через 10, я остановился на мгновение (страх взял свое) и в ту же секунду мой взгляд встретился со взглядом басиста. Это длилось считанные мгновения. Никогда больше не запечатлевались басовые партии в моей памяти так четко и так надолго. Казалось, прошла вечность. Сейчас я понимаю, что музыканты концентрируются на своей игре, и если вокруг и происходит что-то интересное, то скорее это привлечет их внимание как средство развлечься. А тогда я был абсолютно уверен, что сейчас концерт прервут, басист пожалуется организаторам и нас с позором изгонят из Царства музыки. Его пальцы двигались, и в отличие от многих, этот человек умел бить по толстенной струне большим пальцем, а не просто дергать за нее, что было признаком большого шика. Так я первый раз увидел Герыча.
Солист выводил:
Очнулся я от пинка сзади. Грег торопил и, делая ужасающее лицо, давал понять, что нельзя зависать в таком месте и в такое время. Я рванул вверх и через 3 секунды мы оказались на чердаке старого доброго рок-клуба. Там было темно и пыльно, но ничто не сравнится с наслаждением наблюдать сквозь щели в досках за настоящим драйвовым рок-концертом. Ты почти на небесах, ты видишь все, паришь над этим миром. Есть только музыка, и в этой вселенной, величиной в чердак, ты главный небожитель.
Только много позже я узнал, что это был тот самый Герыча Копылов, один из лучших басистов на просторах нашей Родины.
После я видел его пару раз в «Телевизоре», в золотом составе «Наутилуса», и даже, страшно произнести, в «Аквариуме». Он всегда был прям и держался с достоинством. В нем был этот стержень мужчины и музыканта. Настоящий питерец, интеллигент, но без слабины и слюнтяйства.
Басист – это много, это почти все. Это то, что заполняет вакуум, и на чем держится мир. Позади «Москва» в лице Митрича. Бас – это пульс музыки. Если басист «не качает», то лучшая песня будет, словно картина, писаная блеклыми красками.
Страшно было, лишь когда Герыча выпьет.
«Е – ться!» – Он кричал всего одно слово и бежал куда-то с выпученными глазами. Концерт заканчивался, Герыча издавал свой боевой клич и растворялся среди домов, ведомый ему одному известной целью…
Гаврош ценила Герыча. Даже когда Герыча ушел. Потому что Герыча был не просто музыкантом.
Гаврош видит не снаружи. Не смотрит на сиюминутное. Исконное шаманское нутро заглядывает в самую-самую суть, туда, где лежат первопричины, архетипы и краеугольные камни бытия. Можно быть музыкантом, а можно быть платаном, на котором держится мир. Но даже платан можно спилить.(?[3]
)Уже будучи вне группы, после концерта, году в 2008, Герыча пришел на вокзал проводить всех. После концерта мы всегда ехали на вокзал.
Я отошел купить мороженое, до отхода поезда оставалось минут пятнадцать. Вернувшись к последнему вагону увидел их – Гаврош и Герыча стояли сомкнувшись лбами с закрытыми глазами и молчали. Прошло пять минут. Потом еще пять. И еще. Поезд дернулся, все запрыгнули в вагон, проводница уже почти захлопнула дверь. Наконец, Гаврош оторвалась от Герыча, побежал и в прыжке, зацепившись за ручку, нырнула в вагон. Поезд уходил, моргая огнями в темноте, а на шпалы мягко ложились кружащиеся снежинки.
Подвиг
Чайка летела так легко, будто она прыгает со сцены каждый день…