Настоящая реальность базируется совершенно в других журналах. Но, оглядев почти полностью израсходованную площадь, которую мне выделяют под мои обзоры, я вынужден признать, что для них уже совсем не осталось места. И опять остается лежать не похваленным журнал «Подъем» с очень интересной повестью Михаила Чванова "Год собаки". И журнал "Нижний Новгород" с целой россыпью оригинальной поэзии, неоднозначной прозой Бориса Евсеева, Владимира Седова, остропублицистической статьей Семена Шуртакова и заслуживающим разговора «Дневником» того же Сергея Есина. И созданный усилиями Льва Котюкова журнал «Поэзия», успевший при всех своих плюсах и минусах занять прочное место в литературной жизни сегодняшней России. И очередной номер журнала "Сибирские огни", открывающийся рассказами давно уже требующего серьезного обсуждения Вячеслава Дегтева. И пензенская «Сура», публикующая помимо прозы того же Дегтева на первых страницах оригинальный роман Владимира Давыдова "Алябьев: прелюдия для контрабаса (исповедь сексота)", запоминающиеся не меньше дегтевских рассказы Михаила Зверева и многое другое. И хабаровский журнал "Дальний Восток", в котором я опубликовал статью "Современная русская литература перед необходимостью обновления", думая, что она вызовет бурю противоречивых откликов. Увы, она тоже провалилась в пустоту нечитания…
Владимир Крупин СПАСАЯ РОССИЮ
Блистательную для поэтов способных, но поверхностных, заманчивую программу стать знаменитым Юрий Поликарпович выполнил. Но для русского поэта это очень мало. Это всего-навсего программа-минимум. Чтобы спасти Россию, нужно идти по традиционному пути русской поэзии — то есть духовному пути. И поэтому, когда начинают говорить, что поэт приближается к духовной теме, это не значит, что он становится духовным поэтом, он просто пишет на духовную тему светские стихи. Этот путь необычайно тяжел и сложен. Но Юрий Поликарпович чувствует в себе зов горних вершин. Светская литература в той степени полезна, в какой приближает человека к духовности. А у многих это лишь толкотня в прихожей, все эти разговоры об андеграунде и амбивалентности — из предбанника литературы. А настоящую духовную литературу писать очень тяжело. И Юрий Кузнецов уже готов к этой тяжести. Важно, что он есть именно сегодня, когда закончился один век и начался другой.
Евгений Рейн ЯВЛЕНИЕ КУЗНЕЦОВА
Явление выдающегося поэта не может быть случайным событием. Зная давно поэзию Юрия Кузнецова и удивляясь ей, я думаю, что нам обозначен в ней очень значительный символ, который мы еще полностью не в состоянии понять. Как не в состоянии понять того места в истории, в котором мы сейчас находимся. Дело в том, что, на мой взгляд, закончен огромный отрезок русской истории, и великая русская культура ушла на дно, как Атлантида, которую нам еще предстоит искать и разгадывать. Именно поэтому в конце такого долгого историософского времени появился такой поэт, как Юрий Кузнецов, поэт чрезвычайно редкой группы крови. Будучи коллегой его и также преподавателем Литературного института, я просто по кругу своих обязанностей пытался понять, откуда происходит Юрий Кузнецов? Он, как всякое очень крупное явление, в общем-то, вышел из тьмы, в которой видны некие огненные знаки, которые мы до конца не понимаем. Нам явлен поэт огромной трагической силы, с поразительной способностью к формулировке, к концепции. Я не знаю в истории русской поэзии чего-то в этом смысле равного Кузнецову. Быть может, только Тютчев?! И я нисколько не преувеличиваю. Поэтому меня, например, совершенно не шокируют некоторые строки Кузнецова. И в гениальной строчке "Я пил из черепа отца" я вижу нисколько не эпатаж, а великую метафору, обращение поэта вспять. Может быть, даже лучше было бы сказать: "Я пил из черепа отцов" во множественном числе. Вот тут были какие-то ссылки на власть, но при чем тут власть? Ведь давным-давно было сказано: "Беда стране, где раб и льстец/ Одни приближены к престолу/…А небом избранный певец/ Молчит, потупя очи долу".