Газета Завтра 24 (1228 2017)

Олег ВОРОТНИКОВ.  У всенародно любимого Шварца есть тёмные пятна. Когда мы получили резиденцию в Орлике, на нас вышли цыгане и рассказали такую историю времен оккупации фашистами Чехословакии. Бессмысленно отрицать – как поляки ненавидели евреев, так чехи ненавидели и до сих пор ненавидят цыган. Когда пришли фашисты и сказали, что надо цыган уничтожать, то с их благословления чехи сами побежали это делать. Рядом с замком Орлик был концлагерь для цыган – в Летах. Отец Шварца, чтобы сохранить для себя Орлик и другие имения, помогал фашистам. Он был инициатором постройки концлагеря на своей территории, использовал рабский труд цыган — заключенных концлагеря – на лесоповале, в каменоломне — и как подтверждение тому сохранилось построенное ими каменное «шоссе Шварценберга». Сейчас на месте концлагеря огромная свиноферма, и цыгане борются, чтобы ее убрать и сделать там нормальный мемориал цыганскому холокосту. В итоге они попросили нас их поддержать, и мы согласились. Но дело в том, что этот концлагерь – это то, что князь всеми силами хотел бы стереть из мировой истории. Если ты об этом расскажешь чехам, тебе многие ответят: «Ничего подобного!», – не верят в репрессии, но тем не менее это факт – факт коллаборации семьи Шварца с нацистами. Но, конечно, не он это делал, а его отец. Сегодня Шварценберг-сын облачается в светлую мантию, он хочет остаться в истории как меценат, патрон искусств и правозащитник – нам типа помогает и много кому помог. Из Орлика, в конце концов, мы были вынуждены уехать, но цыганский барон выделил нам шикарную квартиру в центре Праги. Пять месяцев мы там живем, но под круглосуточным наблюдением наружки — они даже не шифровались: стоит машина на углу, менты пасутся у подъезда. Но затем меня объявили в национальный розыск, я это узнал еще 23 марта, а в новостях появилось только 10 мая. Оставаться на той хате цыганской мы не могли, все знали, что мы там. Мы попросили цыган нас надежно укрыть, иначе нас бы приняли уже на следующее утро. И теперь мы ютимся здесь, в полузаброшенном доме с наркоманами. Это тоже часть цыганской империи.

«ЗАВТРА». Почему вы уехали от Шварценберга – из-за дружбы с цыганами?

Олег ВОРОТНИКОВ.  Властям пришла в голову идея интернировать нас в лагерь, чтобы угомонить. Серьезным препятствием было то, что мы имеем место жительства в резиденции в Орлике. Поскольку помимо самой вписки – это официальный адрес, который ты можешь предоставить властям, в том числе для корреспонденции из суда, прокуратуры, из органов. На нас вышел переговорщик и сказал, что Шварценберг хочет поздравить Маму с пятилетием в её день рождения (19 января). У нас был торжественный ужин – Шварц звонит и говорит, что, к сожалению, он не может предоставить адрес Орлика в качестве официального, лишая нас таким образом мощного аргумента в споре с властями. Получается, что как только мы попросим убежище, нас снова поместят в тюрьму, которой, по сути, является любой чешский лагерь для беженцев. Это случилось за неделю до нападения на нас полицейских.

«ЗАВТРА». 25 января этого года вас задержали во второй раз. Как так вышло?

Олег ВОРОТНИКОВ.  Нам нужно было поехать в Швейцарию, чтобы поучаствовать в следственных мероприятиях, касающихся прошлогоднего нападения правозащитников на нашу семью в Базеле. По решению чешского суда мы не имеем права выезжать из страны, однако у нас, таким образом, был особый повод. Мы попросили помочь с разрешением на выезд нашего юриста Павла Уля, и он через суд оформил бумагу, за которой мы и пошли в день нападения. Получив бумагу, мы отправились на автовокзал, который был в пяти минутах ходу. У нас, таким образом, было все легально. На Анделе обычная толпа, и вдруг подошли полицейские и сразу спросили документы. Знаешь, не подходят в Европе вот так к человеку – только если он подозрительно выглядит. Мы выглядим не подозрительно даже для пограничников, а уж тем более для уличных полицейских. И это был не рейд… Они сразу: «ID, ID!». ID у нас нет, и мы достали решение суда – бумажку А4 с печатью и подписью, где написано, что мы должны находиться на территории Чехии до конца процесса, и еще разрешение на выезд. Они все это отнимают и волокут нас в отделение. Козу били по лицу. Коза потом об этом писала в удаленный Facebook и в заявлении в суд. Нас избивали, а в конце пришел начальник и сказал: «Почему вы не просите политическое убежище, объясните? Вам надо просить, чтобы таких инцидентов больше не повторилось». После чего нас по одному отпускают – без протоколов, обвинений, без всего. На улице я нахожу Козу и сразу звоню Улю, а он отказывается приезжать, хотя это рядом, идти минут пять, и мы виделись пару часов назад.

«ЗАВТРА». Почему он отказался, что сказал?