Газета Завтра 357 (40 2000)

И вот на дворе сентябрь, сижу за компьютером и отвечаю самой активной зарубежной стороннице Изании, которую так и зову про себя Активисткой. Она эмигрировала из СССР, тоскует по Родине, сравнивает: "В таком обществе уже не поймешь, кто кому служит: техника человеку или наоборот. С утра до ночи, по 10-12 часов в день люди на работе: обслуживают и создают технику, блага которой потом покупают на заработанное. Свободное время проводят, в основном, в покупках этих товаров или за телевизором. А что для души? Живая душа здесь не нужна. У многих — неудовлетворенность работой и в то же время страх ее потерять... А дети не видят смысла жизни, у них нет идеалов".

Вечереет, завтра у меня торговый день. Выключаю компьютер — надо успеть срезать цветы и навязать букеты. К полуночи справляюсь, ставлю на шесть будильник. Краем уха слышу, что на солнце какая-то вспышка, завтра ожидается магнитная буря, надо принимать лекарства и лучше вообще не выходить из дома. Утром на всякий случай глотаю пару таблеток. Муж в Москве — развозит по торговым точкам мои "нетленки", а ведра с водой и цветами тяжеленные. До станции меня провожает дед-сосед с вырезанным легким. Ведро тащит с трудом, но не ропщет. Он тоже заинтересован в Изании — требует, чтобы мы обязательно взяли на себя ритуальные услуги на случай кончины участников — тогда отбою не будет.

День действительно плохой — у поезда низкие ступеньки, едва втащили тележку. Прибываем на третий путь, откуда уже с тележкой и ведром самой приходится спускаться по ступенькам в тоннель. Но самое неприятное — "гоняют", то есть предстоит со всей поклажей бегать от ментов вдоль вокзала, на бегу ловя покупателей. А цветов, как назло, море — последние теплые дни, дожди прошли... Успеваю продать лишь несколько букетов и слышу, как мент грозит "пригнать трактор". Дело плохо — жди автобуса, куда периодически грузят "цветочников" и увозят в направлении каких-то карательных мер. Я в "тракторе" ни разу не была — всегда есть возможность рвануть по проезжей части к оптовым киоскам, но одолевает какая-то апатия — наверное, из-за проклятой вспышки на светиле. Ну и пусть забирают. Мент даже удивлен: чего это я не удираю. А вот не удираю — и всё. День такой.

"Тащи ее сюда!— орет издали начальник.— На всех протоколы, а потом в суд по полной программе. Достали уже, мать их!" "Есть такой анекдот,— говорю, залезая в автобус, мне снизу подают ведра,— один споткнулся и "Ах ты ж, мать твою... Во, кстати, вспомнил — надо маму поздравить". Черный мой юмор никто не оценил — кто плачет, кто жалуется на жизнь. Наловили одних стариков с бабками — молодежь успела то ли смыться, то ли откупиться. Разговоры идут о том, что всем сейчас тяжело, надо кормить семью, то да сё...

"А почему вы не боретесь?— сурово спрашивает главный.— Надо на митинги ходить, а вы тут торчите. Вам что, пенсии мало?" Кажется, это он в мой адрес. Огрызаюсь, что борюсь книгами, на издание которых зарабатываю этой самой несанкционированной торговлей. А на митинге еще пристрелят — кто их тогда издаст? Сам-то он почему не борется? Мент поясняет, что бороться не имеет права, так как обязан защищать существующий порядок. Логично. "Про что книжки?— улыбается он.— Про цветочки?" "— Про ягодки".

Приехали. Бывалые говорят, что в милицию. Выгружаемся и тащим ведра к подъезду. У нас забирают паспорта и пенсионные. У Леши, ветерана войны, кардиостимулятор в сердце. У Нели, кандидата сельскохозяйственных наук, тоже куча каких-то удостоверений и дипломов, но писари (их двое) говорят, что никакие регалии не помогут — закон есть закон. После составления протоколов нас снова грузят с ведрами в автобус и везут в суд. Едем долго. В суде за длинным столом трое стражей порядка что-то на нас строчат. Интересно, сколько может стоить рабочий день, по крайней мере, двух десятков изловивших, доставивших и осудивших нас взрослых мужчин? А прогон автобуса, а подорожавший нынче бензин? Не говоря уже о чернилах и бумаге.

Цветы уже кто поломал, кто из ведер воду слил — всё равно конфискуют. А мне жалко. Красивые. Вспоминаю, как до полуночи мастерила букеты, как их дед с одним легким тащил к станции — осторожно, чтобы не помялись, чтобы мы поскорее заработали на Изанию с образцово-показательными ритуальными услугами, включая отпевание... Пока ожидаем суда, рассказываю Неле про Изанию. "Утопия,— обреченно улыбается она.— Сколько их было. Никто нам ничего не позволит. Вот дочка моя давно в Греции, к себе зовет, а я всё никак...” И показывает фото хохочущей красавицы на берегу, наверное, Адриатического моря.

Наконец, предстаю перед судьей. Молодой интеллигентный мужчина. Собираюсь присесть — не позволяет: "Станьте вон там". Ну да, здесь полагается стоять и обращаться: "гражданин судья".