Газета Завтра 580 (1 2005)

Михаил Попов. Родился я сорок семь лет тому назад в Харькове. Еще в младенческом возрасте переехал с матерью в Казахстан, а оттуда, в подростковом, в Белоруссию. В конце концов, поступил в Литинститут, то есть перебрался в Москву, где и живу до сих пор. Что-то такое, похожее на стихи, я начал сочинять еще будучи студентом сельхозтехникума в селе Жировицы в Гродненской области, а печататься — во время службы в ар-мии. После публикации моей поэмы о партизанах в газете "За Родину" Прибалтийского военного округа, меня повысили в звании от рядового до младшего сержанта. Но подозреваю, что "после" в данном случае не означает "вследствие".

В.Б. Нужен ли сегодня России писатель? Может ли Россия обойтись без своей литературы?

М.П. Нужен ли писатель России — не знаю. Хотелось бы думать, что да. Но точно знаю кому не нужен — государству. При этом затрудняюсь ска-зать, плохо это или хорошо. Писатель пожил в официальном браке с властью, теперь выживает на задворках государственного здания, но и на свободе. Потом, не надо забывать, что писатель и литература это не одно и то же. Бывают времена, когда писателю плохо, а литературе хорошо. Я, как профессиональный сочинитель, имею право досадовать на власть (в лице Швыдкого или кого-нибудь еще), но понимаю, что предъявлять претензии к стране, за то, что она тобой не увлеклась, глупо. Россия, обладая уже Пушкиным и Толстым, имеет право привередничать и сколь угодно долго прикидывать, кто бы еще ей мог понадобиться.

Так выглядит картина, если смотреть со стороны писателя. А что если попытаться посмотреть со стороны государства? Наполеон как-то сказал — тот, кто не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую. Перефразируя, можно сказать — государство не желающее поддерживать свою культуру, основу образа жизни, превратится в рынок продажи чужих образов, а значит, прекратит, по сути, свое существование. Границы культур и стран не совпадают. В мире живых культур происходят и экспансии, и оккупации. "Там и мертвецы стоят на смерть!" Недавно натолкнулся на высказывание писательницы Моррисон, сделанное на литературном конгрессе, где часто звучали с трибуны имена Шекспира, Гете, Толстого в качестве примера высочайшего взлета человеческого духа. Чернокожая лауреатка Нобелевской премии возмущенно заявила: почему мои дети и внуки должны читать книги этих белых и мертвых мужчин?! Но я ведь тоже имею право не хотеть, чтобы меня заставляли читать книги живых, черных баб.

В.Б. Нужен ли тебе читатель? Для чего и для кого ты пишешь?

М.П. Читатель, разумеется, нужен, даже тому, кто утверждает, что ему на него наплевать. Французский поэт Превер как-то сказал: когда мой сборник расходится тиражом больше пятисот экземпляров, я начинаю смотреть — что у меня не так. Галльское кокетство. Для чего я пишу? Я пишу для того, чтобы написать. Раз уж нам не дано предугадать, чем слово наше отзовется, так не надо и дергаться. Мы всегда по ту сторону "вышивки", наше дело — правильно завязать все узелки на изнаночной стороне, "рисунка" нам не увидеть никогда. Если взять аналогию с войной, то писатель это солдат, а не генерал. С солдата не спросят — победила его армия или проиграла. Он отвечает только за то, как он лично бился. Ничто так не ме-шает стрелку, как генеральские мысли.

Для кого я пишу? Давным-давно, в девяностом году, у меня в журнале "Литучеба" вышла повесть тиражом в миллион экземпляров, и я получил довольно много читательских писем. К сожалению, написаны они были сплошь не вполне нормальными людьми. Не так давно мне и Александру Сегеню пришла телеграмма от одного сибирского губернатора. Он хвалил книгу о Тамерлане составленную из наших двух романов. И вот я думаю — может быть, я пишу для сумасшедших и для губернаторов?

В.Б. Как ты относишься к своему литературному поколению? Есть ли связь с ним?

М.П. В вопросе о поколениях, в том, как его обычно истолковывают, есть один порок. Писателей разбивают на поколения по примитивному календарному принципу. "Шестидесятники", "сорокалетние" и т.д. На мой взгляд, намного плодотворней другой подход. Я считаю, что во всякий момент литературного процесса в нем присутствует три главных группы, условно я бы назвал их "отцами", "детьми", "внуками". Лидируют то одни, то другие, то вообще никто не лидирует. "Отцы", это охранители, почвенники, государственники, консерваторы в эстетике. Их упованья — народ, армия и церковь.

"Дети" — революционеры, ниспровергатели. Их эстетика: не "сделайте мне красиво", но "шок — это по-нашему"! Они жаждут перемен, причем решительных, и немедленно. Иногда и они уповают на армию, но чаще на "суку общественного мнения". И командно-штабные учения и грандиозный рок-концерт могут их привлекать одинаково, в силу большого выхода энергии.

"Внуки" — это те, кто устал от бесплодной борьбы первых и вторых, они часто маргиналы, эстетически всеядны, политически голосуют "против всех", а чаще вообще не ходят к урне, иные балуются буддизмом, и всякой блаватщиной, метафизикой.