Газетный самолётик

в селе со статусом дворца.

Там было так во время сева -

"Портвейн" в авоськах мог бренчать

и не могла Святая дева

вдруг непорочная зачать.

В четверг несли сдавать посуду,

Мария бегала в партком.

Никто в лицо не знал Иуду

и не вечеряли тайком.

Зимой метель мела рыдая

и не сводил отец мой глаз

с мамули. Мама молодая

с указкою входила в класс.

Давно Дворец мой стал узором,

что на песке. Я вафли ем

в той стороне, откуда взором

могу я видеть Вифлеем.

Дворец, Дворец с речушкой Цною,

где крыш неровные края.

В сердце моем, всегда со мною

малая родина моя!

* * *

Идёт еврейский праздник Кущей…

Но отчего в такие дни

белеют аисты над пущей? –

ко мне во сне летят они.

Душе тревожно – не случайно –

в краю чужом, где гнёзд не вьют,

они отчаянно-печально

о прошлом будто бы поют.

Я их, как в дальнем детстве, слышу

от речки, где высок камыш…

Вернутся, облюбуют крышу –

и мир настанет, мой малыш…

Прими узор мой белорусский,

пусть вольно будет в нём буслам*.

Канал Суэцкий слишком узкий –

таки не будем про ислам.

Где на ветру трепещут перья,

гонцу спокойствия – шалом! –

ему я миссию доверю

моё дитя прикрыть крылом

и сам расправлю крылья тоже

в полоне аистовых снов:

Что может быть душе дороже,

чем их летящая любовь…

* Буслы ( белорусский язык) – аисты.

Пчелиный пастух

Хранит судьба в запаснике

страничку со стихом –

Он был рожден на пасеке

пчелиным пастухом.

Нет строк, уплывших вёснами,

в садовой темноте,

где комсомолки с веслами,

стояли «в годы те».

От лавок керосиновых

до Припяти-реки

гуляли в парусиновых

одеждах старики.

Там крыши были с галками,

а рельсы шли под мост –

в него стучали палками,

вставая в полный рост.

Там даже жили классики,

и классик мне прочёл,

что пастухом на пасеке,

я вырасту для пчел.

От рек молочных вдалеке,

я рос и не жужжал,

на сале, хлебе, молоке,

но… свет подорожал.

Ближневосточный рай – слюда,

здесь радуге цвести!

Однажды я ступил сюда

Дворецких пчёл пасти.

Тот классик на подводу лёг,

когда пропел петух,

в меня глядеть ли, в воду – мог,

но взгляд его потух.

Видение кристальное

тревожит память мне

про площадь привокзальную

в далекой стороне:

свистят там маневровые…

Примите мой поклон,

пацанчики дворовые,

базар, вокзал, перрон! –

и помните: субботами,

как светом – ночь в лесу,

пронизанный заботами,

я пчел своих пасу.

Моя Беларусь

Чем я старше, тем больше охота

мне обнять белорусский простор!

Там, где в синее небо ворота

отпирает Шагал до сих пор.

Где тюльпаны цветут из орудий,

где не рыщут по скверам менты,

где летают над Витебском люди

сентябрём полыхают кусты.

Девы водят в лугах хороводы

алых маков в траве угольки.

А у Припяти чистые воды

и растут в синеве васильки.

Где Купалье* на ситцевом ложе

расцветало, как в детстве плетень

проложи ж белорусам о, Боже,

колею в распрекрасный их день!

Стихнет зряшная, стылая битва

вдарят в струны свои гусляры

и Мулявина с неба молитва

снизойдёт на родные дворы.

Купалье* – Белорусский народный праздник.

Белорусский тост

Не носил никогда бело-красные флаги,

на парадах страны, из которой ушел.

Нынче новые там молодые варяги

дерзновенно вздымают их яростный шелк.

Я люблю Беларусь не сильнее, не пуще,

где всегда были рядом и портфель и рюкзак,

где качала меня Беловежская пуща,

там меня не давил никакой автозак.

И оттуда теперь сердце ранят мне сводки

о затоптанных судьбах, как в меже колоски.

Дорогой мой земляк, так плесни же мне водки,

выпьем, чтоб не распался край родной на куски!

Каждый горький глоток и смешон, и излишен,

но по-прежнему аист гнездится в стране

и печалился сад, где ветра между вишен

всё шумят да шумят, на прощание – мне.

Гомельский стриж

Ах, скрип далёкий ставней каменного дома! –

Едва их утром, спозаранку раствори –

тебя накроет неизбывная истома:

смотри на город, пой ему и говори…

Вдыхай заманчивый и свежий запах хлеба,

оттенки парковых гвоздик и васильков…

С твоей ладони стриж весёлый взмоет в небо! –

О птицы вольные – ни клеток… ни оков…

Жильцов теперешних за ставнями не видно:

Далече те, иными полнится погост.

Стрижу из прошлого, наверное, обидно,

что, утекая, растворило время мост.

На топчане лежишь израильском, в печали:

не встать с него, не прогуляться до Сожа,

и кто угодно пьёт с тобой, а Гомельчане,

напрасно ждут с небес пропавшего стрижа.

* * *

Хатынь мне видится порой:

повсюду благостно и чисто,

а за Кудыкиной горой

родятся новые фашисты.

В сердца неужто не стучит

тот пепел Клааса – без гласа?

По гетто колокол молчит,

рычит Фольксвагенами трасса.

Забыв селекцию и рвы,

бунтуют отроки: «Не треба!» *.

Ну, что ж, быть может, правы вы,

у вас давно другое небо.

Не треба. (Бел.язык) – не надо.

* * *

Сделать примечанием,

птичкой на полях,

времени качание,

крылышками мах.

К озеру ли Белому,

мысли отпусти,

к парню загорелому,

с Брестской об-лас-ти…

Скольким не случившимся

устелилось дно,

бывшим, но не сбывшимся,

всё занесено,

сделалось растущими

вишнями в саду,

хуторами, пущами,

брагой на меду,

комарья жужжанием

в пойме При-пя-ти,

в небе звезд дрожанием –

видимым почти…

Пузырили ли в лужице –

дождика послы,

над домами кружатся

аисты – буслы,

включено всё лучшее

в будущий визит,

да судьбы излучины

все уже… транзит…

Потому и этот путь,

а точнее – шлях*

стелется… и будет пусть