Где болит? Что интерн делал дальше

Прежде чем он попал в больницу на этот раз, мы уже встречались, когда я вместе с Линн разыскивал пациентов. Она знала, где обычно можно найти Барри, и безошибочно шла к тем мусорным бакам, которые он предпочитал, или в скверы, где любил сидеть в уединении. На меня он внимания не обращал; я сомневался, запомнил ли Барри мое имя. Обычно я стоял рядом с Линн, словно смущенный муж на коктейльной вечеринке, растерянно улыбаясь и кивая. Барри питал глубокое недоверие ко всем врачам, и я опасался, что мое присутствие на этих встречах может повредить его отношениям с Линн. Но вот как-то раз я шел по улице с мамой, которая приехала в город, чтобы сходить в парикмахерский салон. Мы с ней вместе пообедали и направлялись на дневной спектакль. Мы шагали по улице, оживленно разговаривая, и тут я бросил взгляд на противоположную сторону. Там был Барри. Его на пару часов отпустили из больницы, и он стоял на дороге один. Барри пристально на меня посмотрел, и мне стало слегка неуютно. Была суббота: я не работал и дежурил на вызовах.

Медицина вообще имеет тенденцию вторгаться в личную жизнь; после первого изнурительного года в качестве интерна я пообещал себе, что всегда буду отделять частную жизнь от профессиональной. Очень сложно переключиться, когда возвращаешься домой, оставить позади все, что стряслось в больнице за день, закрывая за собой входную дверь. Многие события имеют свойство возвращаться, вертеться у тебя в голове; пациенты не соглашаются покорно отступить на задний план.

Однако в тот день, пока мы не встретили Барри, я ни разу не вспомнил о работе. Нам надо было перейти дорогу, а Барри глядел на нас с той стороны. По мере того, как мы к нему приближались, меня все больше охватывала паника. Что если он на меня закричит, сделает что-нибудь странное или непристойное в присутствии моей мамы? Я знал, что вероятность подобного развития событий довольно мала, обычно он на меня и бровью не вел, не говоря уже о каких-нибудь вызывающих поступках. Но меня тревожила возможность встречи с ним за рамками привычных профессиональных отношений. Мысли так и кружились в голове. Может, развернуться и пойти в другую сторону? Не переходить дорогу? Но тогда Барри поймет, что я его избегаю, а мне не хотелось ранить его чувства. Мы приближались к нему, и я предупредил маму:

– Вон там, на светофоре, мой пациент.

Я специально не сделал никакого указующего жеста и не взглянул на Барри.

– О, как мило, мой дорогой, – ответила она.

Я не был уверен, насколько мама представляет себе, чем мне в действительности приходится заниматься. Ее первоначальное беспокойство о том, что я работаю с бездомными и наркоманами, поутихло, когда в первую неделю меня не убили, а во вторую не подсадили на кокаин, так что она возвратилась к привычным тревогам о моем питании и теплом белье. Последнему она придавала большое значение: мама была убеждена, что, если бы больше людей носили теплое белье, общество избавилось бы, по меньшей мере, от половины нынешних проблем, наверное, потому, что людям слишком жарко бы было шевелиться, не говоря уже о том, чтобы вскрывать чужие машины или обворовывать пожилых дам. Одним из ее любимых развлечений было уверенно определять, кто его носит, а кто нет, – особенно, если этих людей показывали по телевизору, – и опровергнуть ее утверждения никто не мог.

Мы находились уже близко, и наши с Барри взгляды встретились; посмотрев мне в глаза, он немедленно уставился в землю. Я решил, что лучше всего будет просто улыбнуться, кивнуть ему и продолжать идти. Барри стоял, прислонившись к столбу светофора. Получилось так, что, когда мы поравнялись с ним, сигнал переключился и нам пришлось остановиться и подождать. Я улыбнулся ему и кивнул. К моему удивлению, Барри выпрямился и протянул мне руку. Я немного напрягся.

– Добрый день, Барри. Как поживаете? – спросил я.

Но Барри не смотрел на меня, он смотрел на мою маму. Внезапно, без всяких причин, мне стало страшно: не потому, что я испугался за ее безопасность, а потому что не хотел, чтобы два моих мира пересеклись. Для врача очень важно соблюдать определенную дистанцию. Пациенту это помогает тоже: если рассматривать врача только как профессионала, легче доверять ему свои интимные тайны, делиться подозрениями и тревогами, можно терпеть осмотры и исследования, не испытывая мучительной неловкости. Врач тоже защищен: на работе нам частенько попадаются разные неприятные персонажи, и некоторая отстраненность позволяет держать с ними дистанцию. Вот только мама моя об этом не знала. Возникла пауза. Барри продолжал на нее смотреть. Может, мне следовало их познакомить? Но я не знал, как отреагирует мама на мужчину без обуви и носков, с длинной грязной седой бородой. Отшатнется в ужасе? Зря я так думал!