Я же вместо этого стоял на углу улицы в неблагополучном квартале, стараясь не выглядеть подозрительно. Мне надо было отыскать женщину с полиэтиленовым пакетом. Примета не слишком точная, я понимаю. Хотя бы не пришлось отлавливать ее на выходе из супермаркета – всего лишь на улице. К нам поступило сообщение, что у одной из проституток, работавших в том районе, серьезные проблемы со здоровьем, физическим и психическим. Ее единственной особенностью было то, что она всегда носила с собой полиэтиленовый пакет. Я дожидался Линн, чтобы вместе с ней отыскать проститутку и поговорить, но, похоже, привлек внимание полицейского патруля. Интересно, меня могут арестовать за то, что я слоняюсь тут без дела?
– И что ты тут ошиваешься, сынок? – спросил один из полицейских, когда патруль подошел поближе.
– Ищу женщину с пакетом, – ответил я, но тут же понял, насколько двусмысленно это прозвучало, и торопливо поправился, – да нет, все в порядке, я врач. Сейчас сюда придет еще социальный работник.
Высокий полисмен поднял бровь – не как Кеннет Уильямс, одновременно раздувая ноздри и надув губы, а просто как страж порядка, который слышал подобные оправдания тысячу раз и собирался меня арестовать. Я окинул взглядом свои драные джинсы и старый свитер, которые напялил, чтобы не выделяться из толпы. Да, не самый лучший выбор, как оказалось.
У врачей с полицией довольно сложные отношения. Естественно, мы признательны друг другу за помощь, когда дело касается обычных граждан; полицейские не раз меня очень выручали, когда в отделении скорой помощи пьяный пациент начинал угрожать и выкрикивать оскорбления в мой адрес. Однако задача полиции – поддержание закона и порядка, что не является приоритетом для докторов. Меня нанимают на работу, чтобы я лечил людей, и неважно, преступники они или нет. Если позволить полиции вторгнуться в медицинскую практику, пациенты могут не получить необходимой помощи. Я хорошо знал, кто в районе подрабатывает проституцией, кто ворует в магазинах, чтобы купить наркотики, кто принимает героин и кто его продает. Полиции очень пригодилась бы эта информация, но если не было непосредственной угрозы жизни людей, сведения, которые сообщали нам пациенты, оставались строго конфиденциальными.
Полиция, естественно, этого не одобряла. Конечно, взявшись за дело всерьез, они легко вытянули бы из меня любое признание, какое им требовалось, даже не прибегая к пыткам, изобретенным в Штази, – поднесите мне к лицу паука, и я выболтаю все страшные тайны. Однако пока по закону полиция не имеет права пользоваться биологическим оружием класса арахниды, мои отношения с ней остаются хоть и натянутыми, но сносными. Лишним примером чему стал этот вечер пятницы, на который у нас были совершенно разные планы.
Каких-то пару недель назад я уже провел несколько часов в местном полицейском участке после того, как нашу пациентку арестовали за кражу в магазине. Взятая под охрану Элейна сообщила, что является подопечной «Проекта Феникс»; нам позвонили сообщить, что, если сотрудник проекта приедет и заберет ее, обвинение предъявлено не будет. Выбор пал на меня; будучи фанатом
И сильно ошибся. Большинство правонарушений, совершаемых нашими пациентами, было вынужденным: ради выживания или покупки наркотиков. Элейна сидела в темной маленькой камере и горько плакала.
– Я просто была голодная! – повторяла она.
Она жила в приюте и работала проституткой. Мы знали о ее зависимости от наркотиков, и Линн не раз уговаривала ее обратиться ко мне за помощью. Прошлым вечером у нее украли последние деньги, и ей не на что было купить еду. На мой взгляд, хоть она и нарушила закон, ее можно было понять.
– Передайте ей от нас, – сказал дежурный сержант, – если еще раз попадется, на снисхождение может не рассчитывать.
На этом мы с ним могли расстаться с миром, но тут его коллега, по ошибке решив, что мы смотрим на ситуацию одинаково, добавил:
– До чего бесполезный народ! Чертовы проститутки, наркоманы! Никакого смысла их лечить – пересажать всех, и разговор окончен.
Естественно, неразумно было вступать в спор с человеком, у которого на поясе резиновая дубинка, но я не мог оставить этого так. Даже не знаю почему: я ведь и сам частенько раздражался, общаясь со своими пациентами. Может, дело было в том, что он пренебрежительно списал со счетов целый слой населения, а может, высказал вслух мысли, которые меня тоже посещали, но я старался их отгонять.
– Так нельзя говорить, – начал я и, глянув на его изменившееся лицо, пожалел, что не промолчал.
– Я вам вот что скажу, – он распрямил плечи и наклонился ко мне, – они никогда не изменятся! Это плохие люди, и именно поэтому они в такой ситуации, в какой есть.
Его коллега тоже решил вставить свое слово:
– Все неприятности от совсем небольшой группы людей. Если избавиться от проституток и наркоманов, у нас и преступлений не будет.
– Но сажать их в тюрьму – не решение проблемы. Нельзя же бесконечно держать всех под замком.