Где болит? Что интерн делал дальше

Сейчас Азизу было 20. После долгих лет лечения у психологов и психиатров он потихоньку наладил свою жизнь. У него по-прежнему возникали спонтанные вспышки воспоминаний, он просыпался по ночам с криком, но все-таки чувствовал себя значительно лучше. Парень поступил в колледж, начал учиться на повара и переехал в отдельное социальное жилье. Поскольку на момент прибытия в Великобританию он являлся несовершеннолетним, ему было предоставлено убежище. Азиза поместили в приемную семью, он ходил в обычную школу. Однако в 18 лет все изменилось. Ему пришлось снова подавать документы на предоставление убежища, и он получил отказ. Подал на апелляцию – снова отказ. Парня собирались выслать обратно на родину, хотя там его могли сразу убить. Он решил, что скорее покончит с собой в той стране, которую считал своим домом. Люди тут отнеслись к нему по-доброму, когда он был на самом дне, и он не понимал, почему не может остаться. И я, честно говоря, тоже.

Казалось невероятно жестоким, что человека, который вырос в нашей стране, отправляют на верную смерть из-за какого-то штампа в паспорте. Однако в глазах государства он являлся персоной нон грата. Его выселили из социальной квартиры, так как он больше не имел права на государственную дотацию. Ему было отказано в медицинской помощи на период, предшествовавший депортации. У него не было ни копейки денег. Он не имел права работать или обращаться за пособием. Как именно ему следовало выживать, пока сотрудники иммиграционной службы не затолкают его в самолет, было неясно. Очень удобно делать вид, что человека не существует на свете, но мы в «Проекте Феникс» не могли проигнорировать телефонный звонок с сообщением, что какого-то парня нашли в парке с перерезанными венами.

Это случилось 4 месяца назад. Профессор Прайс отвез Азиза в госпиталь, а когда его выписали, решил сделать исключение и оказать ему помощь.

– Правительство может пойти куда подальше, но я не допущу, чтобы психически больного юношу довели до самоубийства, – заявил он на общем собрании персонала. При этих словах по рядам пробежало оживление: раньше никто не слышал, чтобы профессор произнес хоть одно ругательство. Однако в реальности его решение означало, что теперь «Проект Феникс» действовал вне закона. Официально, с точки зрения районного отдела службы здравоохранения, мы Азиза никогда не видели. В реальности же мы имели с ним дело несколько раз в неделю.

Линн убедила Уоррена выделить ему место в приюте, но это оказалось непросто, так как у местных властей не было на него финансирования. Поскольку Азиз не фигурировал в нашей ежемесячной статистике, мы не получали денег за то, что лечили его. Джой приходилось прибегать к кое-каким бухгалтерским хитростям. Она распределяла время, потраченное на Азиза, между другими пациентами. Профессор Пирс в частном порядке выписывал ему лекарства, за которые платил из своего кармана. Хэйли проводила с ним сеансы психотерапии, а Кевин обращался в благотворительные фонды за пожертвованиями, чтобы Азиз мог покупать еду, не прося милостыни.

В медицине есть одна странная штука: политические обстоятельства здесь принимают личный характер. Азиз родился в Афганистане. Ему отказали в предоставлении убежища, потому что, по мнению иммиграционных властей, теперь у него на родине было безопасно. Однако оттуда поступали совсем другие вести. Его отца и дядю, сражавшихся против «Талибана», недавно расстреляли. Двоюродные братья предупреждали, что он не должен возвращаться, – это грозит бедой. Еще один дядя вынужден был скрываться. Да, пресса больше не трубила о событиях в Афганистане, внимание общественности не было приковано к ним, но бои там продолжались. В Уайтхолле думали по-другому, но страна по-прежнему бурлила. Азиз оказался жертвой политических маневров, из-за которых не имел права работать и приносить пользу стране, которую полюбил и которую считал своим домом. Я часто думал, как он будет выживать, если его действительно вышлют в Афганистан: с выраженным британским акцентом, европейскими привычками и образом жизни, усвоенным в стране, некогда гостеприимно встретившей его, а теперь отвергшей. В ходе психотерапии он добился большого прогресса, но рисковал немедленно откатиться назад, вернувшись в края, о которых пытался забыть.

– Это все равно что дожидаться смертной казни, – говорил он, когда я спрашивал, не слышно ли что-нибудь о сроке депортации. Азиз так и пробыл в подвешенном состоянии весь период моей работы в «Проекте Феникс». Даже сейчас я часто вспоминаю о нем.

Вопрос эмиграции – один из последних бастионов всеобщей нетерпимости. Правительство, естественно, хочет продемонстрировать, что у него все под контролем. Ему важно, чтобы его политика выглядела жесткой и бескомпромиссной. Однако в своем стремлении доказать, что наша внешняя политика работает, что мы охраняем свои границы и защищаем интересы страны, мы порой закрываем глаза на человеческие страдания, и в результате кровь ложится и на наши руки.

– Может, ее удар хватил? – хихикая сказала Руби.