Где болит? Что интерн делал дальше

Я понимал, если Патрик после нашей встречи не добрался до хостела, то с ним что-то случилось. Может, он решил опять заночевать на улице, замерз и… Мне было страшно об этом даже подумать. Я взял свой рюкзак и пальто, спустился по лестнице и вышел в пронзительно морозное зимнее утро. Впереди меня по улице шагал профессор Пирс. В «Проекте Феникс» он работал с частичной занятостью; его основным местом был университет. Меня поражало то, как ему удается сочетать две таких разных профессии: с одной стороны, он трудился в академической сфере, писал книги и проводил исследования, читал лекции юным дарованиям, росшим в довольстве и комфорте, а с другой – общался с самыми обездоленными и проблемными представителями нашего общества.

– Важно уметь примирять одно с другим, – сказал он мне как-то раз, когда я спросил его об этом. Он был моим начальником и хотел меня расспросить о том, что произошло со мной и с Барри в ночь, когда тот спас мне жизнь. Мы встретились в его кабинете в университете. Кабинет был маленький, единственное окошко выходило во внутренний двор, где гудели охлаждающие блоки кондиционеров.

– Работать с бездомными – это привилегия, – сказал он тогда.

Я поглядел на него с удивлением.

– Ты сталкиваешься с людьми, находящимися на самом дне, живущими на самой грани, и от этого острей осознаешь, насколько все мы уязвимы.

Он откинулся на спинку стула и сложил руки на животе.

– Мы, люди, пребываем в постоянном заблуждении, будучи уверены, что наш способ восприятия мира – единственно возможный, и распространяя его на всех, с кем нас сводит судьба. В результате каких-то вещей мы просто не можем понять. И это нас пугает.

Он говорил медленно, взвешивая каждое слово. Потом потянулся к своему столу и достал оттуда маленький ящичек.

– Пациенты заставляют нас понять, что, несмотря на кажущиеся различия, все люди одинаковы. У нас одни и те же желания, стремления и заботы. Они учат нас быть людьми, а возможность учиться – это всегда привилегия, – сказал он, открыл ящичек и вынул из него сигару. – Вы курите? – спросил он.

Я покачал головой. Мне не нравились сигары, а закурить сигарету, наверное, было бы дерзостью с моей стороны.

Он пару минут крутил сигару в руках, прежде чем прикурить. Я немного забеспокоился: вряд ли курение в университетском здании было разрешено. Я огляделся по сторонам, в глубине души опасаясь, что сейчас откуда ни возьмись явится охранник и выпишет ему штраф. Никто не появился; судя по пятнам никотина на потолке у него над столом, волновало его отнюдь не это. Профессор Пирс наклонился вперед и приоткрыл створку окна. Гул кондиционеров сразу же ворвался в кабинет, и он закрыл окно обратно. Но не шум стал причиной его задумчивости.

– Человеку трудно выносить окружающую реальность, – сказал наконец он. – Я часто думаю, что это касается, в первую очередь, наших пациентов, которые стараются от нее сбежать, отделиться от общества, и потому становятся алкоголиками и наркоманами. Так они прячутся от реалий своей жизни.

Он пыхнул сигарой и на мгновение задержал дым у себя во рту.

– То же самое относится и к нам. Надо быть осторожнее, работая в нашей сфере, чтобы не перегореть. Иногда все становится… – он сделал паузу, – …слишком уж реальным. Нам надо быть практичными, вдумчивыми, внимательными, но не опускаться до цинизма, не попадать в ловушку, которая ограничивает наш разум. Вот почему я работаю в университете. Это мой свет во тьме.

Практически все поверхности в кабинете были завалены книгами. Он взял одну из них, покрутил в руках и вернул на место.

– Я вам предлагал? – он еще раз протянул мне ящичек с сигарами.

– Да, предлагали. И нет, спасибо. Все в порядке, благодарю, – ответил я.

Как у Эми, научившейся получать удовлетворение от своей работы, собственная стратегия имелась и у профессора Пирса тоже.

Сейчас он направился к станции, а я перешел дорогу и оказался возле приюта. Люди спешили по своим делам, кутаясь поплотнее в пальто. У меня текло из носа, уши горели от ледяного ветра. Временами я даже думал, что следовало бы слушаться маму и надевать-таки теплое белье. Зайдя в дверь, я немного постоял, дрожа всем телом и пытаясь согреться.

Улыбаясь, ко мне подошел Уоррен Уорден.

– У нас для вас сегодня длинный список, – сказал он. – Погода прямо-таки с ног валит. У всех в приюте простуда.

Несколько мужчин в холле улыбнулись и помахали мне, потом вернулись к своей беседе. Прокатился мимо Талькот, поздоровавшись на ходу.

Уоррен повел меня к пациентам. У большинства оказались простуда или грипп. У тех, кто был ВИЧ-инфицирован, она могла быстро развиться до таких масштабов, что представляла бы угрозу для жизни, так что их следовало вылечить как можно быстрее. Казалось, поток пациентов никогда не кончится, однако постепенно мне удалось справиться.

– У нас тут новенький, к которому тоже не помешало бы заглянуть, – сказал Уоррен, когда я встал с места, осмотрев последнего простуженного. Он провел меня по коридору и распахнул дверь одной из комнат. На кровати одиноко сидел какой-то мужчина.