Где болит? Что интерн делал дальше

– Это Джордж, – представил его Уоррен. – Джордж, это доктор. Помнишь, я говорил, тебе не помешает с ним пообщаться?

Уоррен развернулся и ушел, скорчив напоследок мне гримасу.

– У него депрессия, – прошептал он.

Джордж уже 2 года был бездомным, но год делил жилье с приятелем, который пустил его к себе. Когда тот нашел себе девушку, Джорджу дали понять, что он теперь – нежеланный гость, так что ему пришлось уйти. Он ночевал где придется, пока пару недель назад не получил комнату в приюте. Деньги зарабатывал попрошайничеством, а в оставшееся время просто сидел у себя один.

– Какой смысл в такой жизни?

Да, у него и правда была депрессия.

– Работу мне никогда не найти, а без работы я отсюда не выберусь.

Это было не совсем верно. Существовали программы переподготовки для взрослых, рабочие места со стажировкой, но я понимал, что, находясь в подобном положении, легко впасть в отчаяние. Чтобы записаться на учебную программу, нужна решимость и целеустремленность; приют же, с его мрачными красками и холодным гулким коридором, навевал лишь тоску. Для некоторых людей это тоже может стать источником мотивации: заставить любой ценой стремиться выбраться отсюда. Однако, когда у тебя депрессия и ты оказываешься в подобном месте, очень сложно сохранять надежду, что все еще наладится.

В прошлом он сильно пил, но бросил, когда переехал к другу. С момента вселения в приют, он снова начал пить.

– Алкоголь провоцирует депрессию. В длительной перспективе от него вам становится только хуже, – сказал я.

Он весь подобрался, словно услышав неприятную правду.

– Я знаю, – начал он. – Просто напиться – легче всего.

Ему требовались антидепрессанты, но в идеале перед началом их приема он должен был бросить пить. Обводя взглядом его жалкую комнатушку, я понимал, что окружающая обстановка вряд ли поможет. Кроме того, не существовало такой таблетки, которая сделала бы жизнь Джорджа лучше.

Совсем по-другому было в армии. Ему не нравилась школа, и он ушел из нее в 16 лет, сдав лишь пару выпускных экзаменов. После этого несколько месяцев помогал брату, занимавшемуся чисткой ковров. Он плыл по жизни без цели, пока через год на пару с приятелем не оказался в армии. Наконец-то его существование обрело смысл. Он полюбил дисциплину и строгий порядок, успел поучаствовать в кампаниях в разных странах мира. Армия придала его жизни упорядоченность, которой ему так не хватало до сих пор. Однако, когда он уволился и снова стал гражданским, все покатилось под откос. Он не получил никаких травм – ни физических, ни моральных. Просто не мог приспособиться жить вне армии. Со временем в отсутствие работы и с привычкой к выпивке он оказался на улице.

Среди бездомных было немало бывших солдат. Казалось, они успевали настолько привыкнуть к армейской дисциплине, что, когда ее у них отбирали, оставались в полной растерянности, лишенные ощущения принадлежности к определенной группе. Возможно, это ожидало их в любом случае, и армия для Джорджа стала лишь короткой передышкой. Но я искренне не понимал, как можно ожидать, что человек приспособится в обычном мире после того, как с 16 лет находился под постоянным контролем: его учили подчиняться приказам и делать только то, что велено, – иными словами, полностью лишали собственной воли.

– Если сможете некоторое время воздерживаться от спиртного, я выпишу вам антидепрессанты, чтобы настроение стало лучше.

На мгновение у него в глазах мелькнула надежда.

– Думаете, они помогут? – спросил он, подперев подбородок рукой.

– Вероятнее всего, – ответил я. А потом развернулся и ушел, оставив его в комнате одного.

Выйдя из приюта, я пошагал назад в офис. Мысли о Патрике по-прежнему меня не покидали; в глубине души я надеялся на чудо.

– Холодина такая, что у железной обезьяны яйца бы отмерзли!

Не надо было даже оборачиваться, чтобы понять, кто это сказал.

– Здравствуйте, Молли! – улыбнулся я.

– Чертова погода, так ее и разэтак, – добавила она, прячась в арку от ветра. За собой Молли везла обычную сумку на колесиках.

– Я ходил проведать пациентов, а теперь возвращаюсь назад. Вы забирали свой метадон?

– Ага. Только от этого морозища, дьявол его раздери, я едва смогла нос высунуть наружу. Утром вместо порога у меня был настоящий айсберг. Едва шею себе не свернула, когда выходила.

Она затолкала руки поглубже в карманы.

– Я вас еще издалека заприметила. Сразу подумала, что это вы. Ну, то есть решила – или наркоман на крэке, или наш доктор.

Я оторопел. Раньше меня с наркоманами никто не сравнивал.

– Ну да, это уже все заметили. У вас походка, как у нарика на кэрке.

– В смысле?! – переспросил я.

– Ходите вы так, – повторила она. – Ну, как те, кто принимает крэк. Быстро и решительно. Это походка наркомана.

Я никогда об этом не задумывался, хотя на улицах часто обращал внимание на своих пациентов, которые пробегали мимо в странной безучастной целеустремленности.

– Те, кто на крэке, несутся вперед сломя голову и задницей виляют, словно вот-вот побегут.

Она причмокнула.