За обедом Михальский не оставлял этого разговора, корил Тадеуша, что тот предал Польшу, печалился, что поляки приезжают в Штаты без английского языка, без знакомств, без денег, жаль, жаль поляков… Они выпили и заспорили жарче. Тадеуш не отрекался от матери и ее родины, но втолковывал Михальскому, как хорошо ему было в полку волонтеров, где сошлись разные люди и стали братьями, минуя пропасть крови. Мне нравились речи Драма, его маленькая седая голова, поднятая высоко на сильной шее, его вера в человечество. Он вышел на крыльцо с ружьем и пострелял в воздух, объяснив, что в безветрие два-три его друга непременно услышат и откликнутся. Прошло около часу и к дому стали подъезжать соседи — двое янки, аборигены края, молодой ирландец с женой, все верхом, а старик немец в крохотной двуколке. Драм накидал дров и в топку, и поверх раскаленной плиты, внутри дома загорелся отменный костер, так что мы заплакали и закашлялись от дыма; Тадеуш был счастлив соседям, Михальскому, мне и на долгие часы забылся, ушел от неизбывной скорби.
Это был и для меня счастливый вечер. А через два дня я стоял в кабинете Хэнсома, соблазняя его деловым проектом. Я выкладывал ему свои резоны и повторял про себя любимое присловие Михальского, который, на подпитии, советовал каждому гостю Тадеуша не падать духом, а «biоrac Boga na pomoc, a djabła w garsc!»[26]
.Глава тридцать четвертая
У Хэнсома я появился как делец, задумавший сорвать куш. В кофейном сюртуке и брюках серого сукна, с подстриженной бородой, я, верно, и Сабурову пришелся бы по вкусу. Все у нас в Штатах обновлялось, Чикаго и вовсе заново рождался из пепла, и мне надлежало предстать перед Хэнсомом с претензией на новизну.
— Что-нибудь случилось, мистер Турчин? — Он едва приподнялся в кресле, лестница успеха слишком разделила нас. — Я ведь занимаюсь не строительством, а денежной частью.
— Значит, я попал в цель; хочу озолотить
Иллинойс Сентрал.Он молчал, тяготясь разговором, от которого ничего не ждал.
— Десять лет тому назад вы протянули мне руку.
— Девять лет, Турчин, — перебил Хэнсом. — Без малого девять.
— Мне тогда так осточертел Юг, что, положи вы по золотому под каждую шпалу, я не стал бы нагибаться за ними, чтобы какой-нибудь подонок не решил, что я кланяюсь ему.
Воинственные слова я говорил тоном раскаяния; уже чиркнув спичкой, Хэнсом не закурил сигару, а развел руками. Это был жест ответного сожаления.
— Теперь генерал Турчин решил взяться за ум! Мой план простейший, со мной нет и клочка бумаги, до того все просто. Наша компания, вместе с разрешением строить дорогу, получает и land grant — концессию на землю, — квадратную милю земли по обе стороны всей железной дороги. Мы с вами знаем, во что обходится строительство дороги и мостов, а ведь мы могли бы вернуть себе эти деньги.
— Вы решили торговать землей! — усмехнулся Хэнсом. — Эту землю, при дороге, покупают, когда разобрана лучшая.
— Лучшая та земля, где рукой подать до вагона, чтобы отгрузить зерно, привезти инструмент и машины, — сказал я убежденно. — Я хотел бы начать отсюда. — За спиной Хэнсома висела карта Иллинойса, и я показал на юг штата. — Здесь тяжелые леса, надо корчевать землю, но я берусь в пять лет заселить этот край.
— Как вы еще плохо знаете Америку, Турчин. Туда никто не поедет. На Западе даровая земля, много степи, равнин.
— Зато я хорошо узнал иммигрантов, Хэнсом. Запад — далеко, до Канзас-Сити вагоны, а дальше? Дальше в фургонах, там индейцы, там спесивые аборигенты-скваттеры, надо пахать землю, не выпуская из рук ружье. А в Чикаго теперь — голодные люди, фабрики сокращают рабочих наполовину…
— Вы нашли хоть одного безумца, готового расшибить лоб об тамошние дубы?
Я ответил, что знаю таких, и нарисовал заманчивую картину колонии, основу которой составят поляки. После восстания 1863 года и франко-прусской войны много поляков приезжает в Штаты. Они оседают в Детройте, в Буффало, в Миллуоки и в Чикаго, но поляк — прирожденный фермер, ему нужна земля. Если поставить дело верно, на юг штата потянутся поляки, ирландцы, немцы, а за ними и коренные янки. Иллинойс Сентрал вступит в проект с гарантией безубыточности — к земле допускается только тот, кто внес первую сумму.
— Ну, а вам-то какой интерес, генерал? — насторожился Хэнсом. — Жалованье земельного агента невелико.
— Я свои деньги возьму, — ответил я со всей доступной мне развязностью. — Я стал бы продавать землю участками не меньше сорока акров, ценой от семи до десяти долларов за акр. Каждый, кто купил сорок акров леса, обязан прикупить и небольшой участок в будущем поселке, для постройки дома. Колонист уплачивает за землю четвертую часть, а в конце первого года только проценты на оставшийся долг, чтобы фермер мог подняться на ноги. Долг делится на три части и уплачивается в три года: если вся сумма внесена сразу, то Иллинойс Сентрал уступает десятую долю цены.
— Где ж здесь ваши деньги?