Где сходятся ветки

Я набрала книг и журналов по гистологии, химии, клеточной биологии, инженерии, биофизике и медицине, подписалась на англоязычные научные онлайн-издания. Однажды утром соседки постучались в комнату, вошли, боязливо подпихивая друг дружку, поставили на угол стола тарелку с ломтиком шарлотки. «Йоу», – сказала одна из них. Пока я думала, как их отблагодарить, тихонько вышли. Только тут поняла, что песен под гитару давно не слыхать и куда-то делась разбросанная по ванной косметика. Что касается Даши Яковенко – не знаю, когда и при каких обстоятельствах она исчезла. Возможно, ее выгнали из института или у нее закончились деньги. С матерью, которая еще недавно названивала каждый вечер, я вторую неделю не общалась. Мы, значит, поссорились. Наверно, я сказала что-то грубое – отказалась выслушивать жалобы или восстанавливать пароль от ее почтового ящика. Тоненька обиделась, а я даже не заметила. Каждая свободная минута была посвящена работе. Утром и днем я набирала материал, пропадая на кафедре птицы. Вечерами мы с Гаркуновым обсуждали копировальный аппарат в лаборатории.

Выяснилось, что он мало знаком с последними мировыми разработками. Его теоретическая база, даже с моей точки зрения, хромала. Действовал Михаил Тихонович по наитию. Тем более невероятно, как ему удавалось добиться результатов. В частности, напечатать ткань, свойствами напоминавшую биологическую кожу ужа. Создать хрящик свиного уха. Или вполне работоспособное куриное сердце. После долгих размышлений я пришла к выводу: смелость города берет. Гаркунов был практиком и брался за эксперимент без контрольных групп, планирования или даже ясного понимания гипотезы.

Пару раз я вступала с ним в спор, призывая действовать в рамках научного метода. Ведь даже если у нас получается добиться эффектных результатов, степень валидности остается низкой. Обобщить случайные данные, построить теорию на их основе нельзя.

Маргарита Ивановна в такие минуты смотрела на меня внимательно и серьезно, забыв про свою иронию. А Гаркунов отворачивался и замыкался в себе. Иногда высказывался пренебрежительно: «Машенька, ты, главное, не заводись». И все-таки сведения, добытые мной, бывали полезны.

К концу первого курса я чувствовала себя полноценным членом команды. Далось мне это, правда, ценой подорванного здоровья. Последствия ощущаются до сих пор.

Как-то раз Терехова поймала меня в коридоре института, отвела в сторонку и шепотом спросила: «Думаешь, он сумасшедший?» Я даже не поняла сперва, о ком она говорит.

«Нет, Маргарита Ивановна. Он гений». Старушка благодарно сморгнула. Смешливые морщинки вокруг ее глаз вдруг сделались похожими на смятое белье, следы забот. А суженные веки – на створки моллюска, фильтрующего реальность. «Почему вам так показалось?» – «Не знаю. Ты умная. Раз думаешь, что все нормально, все нормально». Прошло много месяцев, прежде чем я узнала, что Терехова тратила на наши эксперименты в том числе и личные деньги.

Михаил Тихонович давал мне самые разные задания: разработать чертеж системы позиционирования печатных устройств, написать программу интеграции, приготовить биочернила, наладить связи с НИИ, которые поставляли нам запчасти. Я металась по Москве. В один день надо было заехать в институт приборостроения за специально разработанной печатной головкой. Потом успеть на вокзал, где проводница поезда Киев – Москва передавала завернутую в промасленную бумагу роборуку от старого знакомого Тереховой с украинского оборонного предприятия. А вечером я бежала за только что прибывшими контейнерами с тканевыми сфероидами. После чего мы с Гаркуновым всю ночь наносили наногидроксиапатит на свод черепа мыши.

Общими усилиями удалось создать инкубатор, необходимый для первого серьезного эксперимента – печати цыпленка. Случилось это в начале моего второго года обучения под Новый год. Несмотря на то, что я предлагала заняться отдельными органами, Гаркунов настоял печатать все сразу, целиком.

По моим прикидкам, вероятность удачи составляла не больше десятой доли процента. В ту ночь, когда цыпленок должен был созреть, мы решили не расходиться по домам. Михаил Тихонович купил дорогой коньяк, оливье, презервативы и свои любимые сигары. Как он сказал, это пригодится в любом случае. Мы встретились около девяти вечера, а в десять он уже выпил полбутылки.

В ламинар-боксе лежало замороженное тельце, внешне похожее на живое существо. Любимый не сводил с него глаз. Около трех ночи я проснулась от крика: «Он моргнул». Подлетев к боксу, увидела, что цыпленок находился в том же положении. Только теперь он полностью разморозился. Нежный желтый пушок совсем просох, открытый черный глаз уставился в непечатную неизвестность. В очередной раз я поддалась натиску, просто потому что видела, насколько Мише необходима разрядка.