Где светло

– Я бы на вашем месте таких сравнений не проводил. Матрена Ивановна вам не фанатичка какая-нибудь, а секретарь сельской партячейки.

– Ты мне еще будешь бабку вспоминать!!! – взорвалась Матрена, – бабка еще до войны перекинулась, а только у вас, сплетниц старых, память резиновая! Да мозги такие же! В Чулыме уже больницу построили, а мы все как чушки отсталые, по знахаркам бегаем. И все из-за таких, глаза твои бесстыжие, в гроб пора давно, а нет же, еще свою антинаучную линию гнешь, девчонку вон приучаешь. От заберем ее в интернат, неповадно будет! От таких как ты детей вообще охранять надо, ведьма!!

Дарья Мокиевна посмотрела на Котю так, что тот поежился.

– Ну, с Матрены-то что взять, с припадочной. Но ты-то городской, понимать должен. Что я испорчу, если за роженицей пригляжу до доктора? Вон, погляди… – она расстегнула ворот платья и вытянула бисерное ожерелье в несколько густо унизанных нитей, – видишь? Белая бусина – девочка, синяя – мальчик, а коли беда так черная бусина. Много ли черных видишь?

Городской присмотрелся внимательно.

– Так вы хотите сказать, что на вашей совести не меньше.. эээ… не меньше семи… восьми мертворожденных?

– А как ты хотел? По всякому выходит. А сколько живеньких, ты не считаешь?

– Знаете, Матрена Ивановна, – важно сказал Котя, – вы совершенно правы, что ограждаете роженицу от такой сомнительной помощи.

Из дома высунулся хозяин, Колька Романовский.

– Матрен, ну скоро уже приедут-то?

– Два часа сказали, – ответила та раздраженно, – ждите.

– Коль, – окликнула его Дарья Мокиевна, – меня к Насте не пускают.

Коля потупился.

– Дарья Мокиевна, да правда уж, пускай доктор примет. Что уж по старинке-то…

– Да ты вроде в партию собирался, да? – Дарья Мокиевна покачала головой, – партийным оно понятно лучше… А Матрена поди, грозит не принять, коли меня позовешь?

Коля совсем скуксился.

– Так уходить мне или зайти?

– Уходите, Дарья Мокиевна, – продребезжал Колька. В доме тихо застонала Настя, и он исчез.

– Отцово слово недешево, – спокойно сказала Дарья Мокиевна пустой двери и помолчала. Слегка сузила глаза, словно всматриваясь в темноту, и вдруг холодно, страшно улыбнулась, – пойдем, Анюта, домой.

Анна прислонилась к холодному подоконнику и потерла лоб. Да, точно… Приехавшая молоденькая врачиха немного помяла Настину девочку щипцами – не то, чтобы всерьез, но глазик набок повело. Колька напился и с друзьями искал бить Матрену, та пряталась в сене, а после со злости засадила Кольку в тюрьму за хулиганство. Точно-точно, через пару лет она уже в город перебралась, потому что народ сельский злопамятный и ходу дальше Матрене не стало.

Дверь в класс растворилась, выпустив полную даму с двумя большими пакетами чего-то мягкого.

– В следующий раз размерчик сразу поглядывайте, – проводила ее Аникушина и мотнула головой Анне, – а вы заходите, поговорим.

– Извините, пожалуйста, – сказала Анна, шагнув в класс, – может, я ошибаюсь, у вас родственников в Тогучине не было?

– Мать вроде там родилась, – удивленно и слегка испуганно ответила та, – но не жила никогда, в интернате выросла.

Да, похоже, Матренина внучка. Вот же ж корень злой, как ни кинь, а всегда кем-то командуют. Как бес им шепчет, в какую струю прыгать. Анна припомнила, что слышала еще в детстве про старую кликушу. Тоже была стервь та еще; бабки вспоминали, вместо попа у баб исповеди тщилась принимать. Не одну семью покалечила.

И вот снова встретились.

– Так. Это неважно. Так, – сказала Аникушина, – судя по всему, идеи, которые высказывает Мошкина – это последствия вашего воспитания?

– Давайте по порядку, – ответила Анна и села за парту напротив учительского стола, хотя Аникушина сесть не предлагала, – объясните мне, какие именно идеи вызвали в вас такое беспокойство?

Аникушина было прилаживалась сесть, но вскочила.

– Она мне в лицо, при всем классе заявила, что уважение к старшим – это вредная и глупая привычка! Что старших уважать не за что! И еще пыталась что-то втирать, соплячка, позволяла себе меня поправлять, не соглашалась с двойкой, видите ли, это «личное мнение а его нельзя оценивать»! Вы о чем вообще думаете, так балуя ребенка?

Анна покачала головой.

– Может быть, она пыталась высказать мысль, что уважения достоин не возраст сам по себе, а опыт, знания, добрые дела старших? Тогда я еще могу поверить…

– Да, что-то в этом духе, – отмахнулась учительница, – и еще что старшим следует доказывать свой авторитет. Мне – доказывать!!!

– А почему бы и нет? – Анна понимала, что идет на открытый конфликт, но решила про себя, что лучше так, чем оставить это нерешенным на сабинины плечи, – учитель должен показать детям, что имеет их чему научить. Это разумно.

– Кто бы говорил! – рассвирепела Аникушина, – сами-то кто? Абортмахерша!

Анна подумала было, не сказать ли, сколько детей ее руками было принято, но вспомнила Котю Завозина и улыбнулась про себя. Тяжелые бисерные бусы (с новой ниточкой в пятнадцать черных бусин) остались нетронутыми под водолазкой.

– Кто бы я ни была, меня-то ребенок уважает.