Где ты, бабье лето?

— Да, кстати, я ведь встретил ее вчера в министерстве! Хотела приехать дня на два познакомиться с хозяйством. Подряд будто бы не пройдет, если не обучить людей через специальную школу — месяца четыре, она может организовать, — он говорил уже деловым тоном — он трезвел быстрее.

— Как, опять баба? Я думала — мужичок.

— Такая стоит пяти мужиков.

— Смотри, как уверен. Что же не пригласишь к себе?

— Я так живописал тебя и твое хозяйство! — посмеивался он, лаская ее взглядом. — Обещала и мне подыскать человечка. Я ведь заделал две бригады… на подряде. Согласен, согласен — есть тут желание переложить ответственность за лодырей на сильных, и пусть это ход очередной, но ведь нет ничего другого? Кроме, конечно, умной организации землепользования, — нажал он на словечко. — Но есть и прекрасный момент: нечто от коммунии, согласись…

— Теперь я покажу тебе свою записку…

Бешеный взрык машины, затормозившей в самой близости, заставил их вскочить, отодвинуть занавеску на окне. К дверям шла Галина Максимовна. Ольга успела откинуть крючок — примитивным крючком была замкнута их любовь от посторонних.

Галина Максимовна, глыбисто светясь в проеме двери, без улыбки смотрела на них, стоявших по разным углам.

— Милуетесь? — спросила с нахмуренным лицом — Ольге показалось оно отвратительно толстым. — А она человека убила.

— Что ты несешь? — одернула, прикрикнула Ольга.

— Рассказывай! — приказал Филатов.

— Трактором переехала…

— Кто?! Кого?! — это кричала Ольга.

— Людмила ваша! Петра Рыжухина, вот кого. Да сядьте вы. В тяжелом состоянии свезли в больницу. Будет ли жив. Вряд ли. Тазовый пояс раздробила ему.

— О, господи!.. — Ольга опустилась, закрыв лицо руками.

Филатов, серый в ярком луче, бившем в окно, не веря, хмуро глядел на Галину.

— Вот так, — сказала она. — Рыжухин привез себе ту домушку, помнишь, на планерке о ней решали. Ведь так и не решили. А кто-то передал ему — «сказали, чтобы отдать». Поставил на сани и притащил. Людмила взяла Сашу Суворова с трактором, поехали отнимать. Обратно к трактору домушку прицепила — Петро и с саней не успел ее снять. Только выехали на дорогу, Петро бежит: «Не смей, кричит, мое добро».

— Добро?!

— Вот именно. Его добро, видишь ли. А та орет: «Совхозное, для сторожа на картошке будет». Ну, Суворов с трактора долой: «Не повезу, разберитесь сперва». Она за руль, Петро наперед забегает: «Не пущу, не дам», на подножку становится. Ну, она поехала, а он скачет и вдруг закричал не по-человечьи.

— Господи, его «добро»! — проговорила Ольга, вспомнив, как говорила на поле о личном хозяйстве, на котором и возрастает крестьянин.

41

Ай дуду-дуду-дуду!
Потерял мужик дуду —
На поповом на лугу,
Шарил-шарил — не нашел,
Взял заплакал — да пошел
К барыне-сударыне…

Мальчик похныкивал, ворочался, выпрастывал ручки — личико морщилось, краснело. Алевтина потряхивала пеленку, освобождая крохотный сжатый кулачок — на минуту он завис в воздухе, цапнул чепчик.

— Ну что ты беспокоишься, сладкий мой? — нагнулась она над ребенком и, выбрав пеленочку покрасивее, почище, занавесила со стороны окна кроватку-яслицы.

В дверь просунулась голова Женьки:

— Мама, только на руки не бери, ты мне его испортишь!

— Да не беру! Беспокоится чего-то, животик, знать, болит. Приходила Марфа сегодня, все дадакала. Ну, хороший и хороший, чего лишнее про то говорить? Дует от окна вот.

— Не обвешивай кровать тряпками, пусть воздуха больше, ребенок дышать должен. — Женька сняла с кроватки пеленку, отбросила в сторону. — Ничего не беспокоится. Поплачет — заснет. — И ушла, загремев на крыльце ведрами.

Алевтина слегка пошатала кроватку. Кроватка на колесиках, легкое движение рукой туда-сюда создавало ритм укачивания:

…К барыне-сударыне,
Барыня-сударыня,
Роди ты мне сына
В четыре аршина…
Дайте полотенце
Утереть младенца,
Молоденец не велик,
Во всю лавочку лежит,
В свисток свищет —
Косу ищет…

В руке был ритм, рождаемый люлькой, — давно ли качала Женьку под эту песенку, пела ее и маманя — Алевтина как сквозь сон слышала заунывный голос над собой.

Женечкина люлька висела рядом с кроватью. Федор спал у стены, а она лежала лицом вниз, на краю, усталая, замученная — мамы-то уже не было, одна и по хозяйству, и в колхозе (Женечку носила к тетке Афимье-пастушихе). Левой рукой вверх-вниз качала люльку. И сейчас чувствовала ладонью отполированный бортик — в люльке этой еще мама качалась. Вверх-вниз, вверх-вниз.

На что коса — траву косить,
На что трава — коней кормить,
На что коней — столбы возить…