Где ты, бабье лето?

Она отпустила водителя копать картошку на своем огороде. Но вот незадача, сломался ключ зажигания, включала уже отверткой. Надо высверлить конец, оставшийся в гнезде. Поехала за Володей.

Сентябрьские утра дымные, туманные, росные. Обильно, до седины росные. Она и пробежалась всего чуть-чуть — с шоссе к дому в старой части поселка, а ноги без чулок, в синих на высоком каблуке туфлях, насквозь вымокли.

И вернулась — раздумала отрывать человека от дела. Некоторое время стояла на деревенской дороге, пересекавшей шоссе: это старая деревня Нагишино поперек шоссе, а вдоль — многоэтажные дома и башни. На полях никого, только идут легковые машины гуляк: суббота! Ровное голубое небо изрыто мелкими радужными облачками. Из них большим круглым глазом помаргивало солнце. Желто-белые дальние пажити неясно-буры, и во всем покой — даже в этой неясности, в стогах овсяной соломы на поле, в стене леса, подернутой желтизной, в оставленном у леса сломанном комбайне, в белых шиферных крышах среди сквозных, полуоблетевших деревьев, даже в стае птиц, неторопко планирующих к ветле. Осенняя неяркость и тишина…

Ее все тянуло еще взглянуть на свою Центральную, присмотреться, что было и что получилось, словно навсегда расставалась, словно не представится возможности приехать.

Зерновые оказались хороши. Озимая была замечательная. Да и сена хорошие. И картошку выкопали, в основном отсортировали. Но вчера на планерке решили не рисковать, пока тянется бабье лето — закончить последнее. Хозяйство оставляла она в неплохом состоянии.

Филатову казалось, что переход ее нарушит что-то в их отношениях, поставит ее в другое к нему положение. Чудак! Если твердо решился, это единственный путь. Нет, она уже не настаивает, она давно не смеет настаивать, даже уговаривала его наладить там нормальные отношения: все же дети и это несчастье… Последний раз он заявил, что его ничего не держит, что если Ольга откажется — он все равно уйдет от Людмилы. Ольга откажется! Но тут… тут слишком на виду и на слуху произошедшая катастрофа. Людмиле не простили, но и им не простят…

Едва дождавшись девяти, позвонила ему. В этот час Филатов всегда был на месте — тешила мысль, что ждал ее звонка. Теперь уже скоро, скоро, милый, — заждался. Людмиле разрешили перейти на работу в колхоз к мужу, они оставили это до конца отчетного года. Ну, до тех пор уже все решится…

— В отпуск хочу! — крикнула она весело в трубку (дня три назад собрался и пошел дождь — мелкий, частый, недолгий, а все же пахмурь и серота навели тоску, потянуло куда-нибудь потеплее, может быть — в Ялту, — да и легче будет оторваться отсюда). — Все убрали! Сдали девятнадцать тонн, валовки — тысяча двести двадцать тонн, восемьсот тонн торгу, ну, еще сдадим им тридцать — пятьдесят. — Это она про картошку. Похвалилась! — Отпускаешь меня? Сейчас только на строительство скотного в Редькино съезжу — ну да, подправляем понемногу! Посмотрю, как картошку сортируют, — все везде прокручу и проскочу к вам посмотреть.

Она дала ему машины — картофельные комбайны, и обещала приехать. Пять комбайнов! Да своих в колхозе два. Ей так хотелось, чтобы он тоже скорее управился.

Голос у Игоря был странный, таинственный. Наверное, в кабинете уже кто-то присутствовал, она точно слышала: странно-таинственный — даже по тем односложным словам, которые ронял.

— Только ты уж не задерживайся, ты нам оч-чень нужна.

Она угадывала, как он улыбался, подтексты волновали, и сердце ее застучало.

Она причесалась, улыбнулась себе в зеркало и еще посидела бездельно. «Вероятно, все закономерно, естественно, — в который раз убеждала себя. — Когда двое работают вместе над одной проблемой, творят, создают нечто прекрасное, общаются постоянно, проникают в мысли друг друга, наблюдают проявление интеллекта, чувств и характера, их поневоле пленяет и ум и характер другого, а там и все прочее. Недаром столько сплетен вьется-кружится вокруг актрис и режиссеров. Ставит спектакль или фильм режиссер, определяет свою героиню, актриса воплощает замысел у него на глазах, угадывает его мечту — возможно, талантливее и тоньше его собственного представления. Конечно, он должен смотреть на нее влюбленно. Другой разговор — возникает или нет между ними близость. Но чувство влюбленности — непременно. Так и тут. И тут так же. Разве в быту раскроется человек, как в работе? Да никогда!»

Хотела заехать в мастерскую попросить высверлить застрявший конец ключа, но решила, что уйдет в отпуск — все без нее сделают, и снова включила зажигание отверткой, поворачивая ею остаток ключа в замке.

Перед зданием картофелехранилища сидели на бревнах на солнышке парни и девушки, московские рабочие, человек двенадцать.