Где ты встречаешь рассветы?

– Салют, сестрёнка!

– В мою честь, надеюсь? – сварливо произнесла я, промакивая лужицу салфеткой.

– А есть за что? – оживилась Глаша. – Колись, ты что-то нарыла? Нашла этого своего незнакомого воздыхателя?

– Он оказался пьянчужкой семидесяти лет…

– Да ладно! – ахнула она. – Серьёзно?

– Ну, не семидесяти, а пятидесяти пяти, но это сути не меняет. Глашка, скажи честно, у меня когда-нибудь были потери сознания?

– Что у тебя было?! – изумлённо переспросила Глафира.

– Потери сознания! Знаешь, как бывает: человек отключается на какое-то время, потом очухивается и бац – ничего не помнит. Где он был, что с ним делали…

– Васька, ты меня пугаешь…

– Я сама себя пугаю… – я уселась на диван и отхлебнула из чашки. – Понимаешь, эта девушка слеплена явно с меня, а я об этом ничего не помню. У него набросок есть, с натуры – там я изображена, Глаш, никаких сомнений. Ну или моя сестра-близнец. Как думаешь, у меня есть сестра-близнец?

– У тебя есть я, сестрёнка. И я тебя точно уверяю, что ни потери памяти, ни ещё какой хрени в виде близнеца у тебя не наблюдается. Хочешь, маман спрошу?

– Обалдела?

– А что тут такого? – Глашка подумала. – Хотя ты права. Представляешь, если действительно у неё близняшки родились, а потом, когда она после родов очнулась, ей про второго ребёнка ничего не сказали. А сами, ироды, потихоньку продали его – то есть её, твою бедненькую сестрёнку, – за бешеные бабки бездетному, но весьма богатому семейству… Нет, мама этого не переживёт!

– Ты точно обалдела, Глафира! Книжки не пробовала писать?

– Нет, – скромно ответила Глашка, – я только на живописные шедевры способна. Слушай, а если дело было так: на самом деле вас родилось трое, ты, она и… пацан. И вот этот пацан подрос, стал художником, а по ночам ему являетесь вы с сестрёнкой…

–Хватит, Глашка! – рявкнула я, сдерживая смех. – Не было никаких близнецов, одна я у матери!

– А я?!

– И ты, горе наше луковое. Так что давай думать, откуда этот скульптор взял мой облик прекрасный?

– Из журнала, – спокойно произнесла Глафира.

– Из журнала? – ахнула я.

– Вот дура-баба, самый простой вариант тебе в голову не пришёл. Помнишь, твоё фото на обложке красовалось? Ну, ещё в бытность моделью?

– Когда это было, Глаш! Больше десяти лет назад! К тому же на фотке совсем другой ракурс, я очень хорошо её помню. И одежда другая… Нет, совершенно ничего общего.

– Поверь мне, талантливый художник способен и не на такое! Повернуть, приукрасить, одеть, раздеть… – она хохотнула. – Раздеть особенно заманчиво.

– Кстати, Глаш. А ты помнишь одного дядечку, который когда-то ко мне с ухаживаниями приставал… Пятнадцать лет назад.

– Это тебе про раздевание навеяло? – Глаша хихикнула. – Но вообще-то этих дядечек в твоей коллекции, что волос на голове. Они же к тебе как муравьи на сахар сбегались!

– Этот особенно настойчив был. Он меня на показе у Кларенс увидел и решил, что перед ним лёгкая добыча…

– Это их общая беда, да, сестрёнка? Погоди, что-то припоминаю… Как его звали?

– Алекс.

– Алекс, Алекс… – она помолчала. – Это не тот, у которого живот к спине прилип, настолько он худой был? Лицом, правда, смазлив, и глаза такие… синие, как море.

– Теперь наш Алекс с брюшком, а глаза – да, глаза по-прежнему впечатляют…

– Подожди, Вась! – Глафира насторожилась. – Ты его в Арбузове встретила, что ли?

– Сегодня полдня с ним провела.

– Василиса! Я тебя не узнаю́!

– Да нет, это не то, что ты подумала! Он мне помогал скульптора найти, а потом мы чуть в окно к противному старикану не влезли, за рисунком, о котором я тебе говорила, но вовремя ноги унесли, а ещё какой-то приятель Алекса узнал, что скульптор созванивался с дурдомом местным, про меня рассказывал то ли врачу, то ли одному из психов – мол, напуган моим появлением. Сашкиной девицей меня назвал, представляешь!

– Васька, ты меня пугаешь…

– Повторяешься, мать.

– Что там у тебя происходит? Какие ещё психи, Вась? И окно! – в кутузку загреметь захотела? Так, бери билет и мотай оттуда первым же рейсом!

– Ты же сама просила разобраться с этой скульптурой!

– А теперь прошу сматывать удочки! Психушки нам только не хватало!

– Мы в психушку, кстати, завтра собираемся идти. Точнее, я пойду, а Алекс организует, чтобы мне там зелёный свет дали.

– Он что, самый главный псих в вашем дурдоме?

– Нет, он предприниматель.

– Гляди-ка, предприимчивый какой! – голос Глафиры был полон возмущения. – Последний раз предупреждаю тебя, чтобы сейчас же билет забронировала, а не то Севке позвоню, ты меня знаешь! Он церемониться с тобой не станет, за шкирку и в самолёт!

– Глаш, а у старикана в доме часы напольные, закачаешься! Я таких никогда не видала…

– Ты мне зубы не заговаривай! – она помолчала. – Напольные, говоришь?

– Ага. Деревянные, с маятником и гирьками. По углам фигурки в виде кариатид, мужские и женские, а на циферблате вензель. Там вообще сказка, знаешь, мебель вся старинная и картины на стенах висят. Так жаль, что ты этой красоты не видела!

– А на вензеле что изображено? – у Глаши явно дыхание перехватило. Я усмехнулась.

– М-м-м… – я тянула время специально. – Дай вспомнить… Э-э-э…

– Василиса!