Где ты встречаешь рассветы?

– Не сбивай меня, пожалуйста. В общем, там была какая-то фигурка, якорь, что ли, и внутри неё две большие буквы. Латинские…

– А на якоре корона была?

– Точно, была, симпатичная такая. А, и ещё по бокам якоря два слова. Не по-русски. Имя и фамилия мастера, наверное. Или название фабрики… Но на память не помню.

– Густав Беккер? – быстро выпалила Глафира.

– Вроде да…

– Обалдеть! Ранний Беккер!

– Кто такой этот Беккер?

– Немецкий мастер, гений, можно сказать. Я давно за ним гоняюсь, – в голосе Глафиры появились медовые нотки. – Васенька, и чего я, правда, разошлась, накричала на тебя… Ты побудь пока там ещё, надо ведь до конца с этой тайной разобраться.

– Думаешь? – я улыбнулась.

– Уверена! Кстати, когда опять своего скульптора увидишь, спроси у него, может он эти часы продаст? Понимаешь, я бы сама приехала, но пока у меня не получается, выставка на носу, я и так по срокам горю…

– Как! – вскричала я в праведном негодовании, еле сдерживая смех. – Какая выставка, если тут у твоей сестры криминал с психушкой!

– Ну, Вась, ты же сама со всем справишься, я уверена! А хочешь, Севку попрошу, он для тебя в лепёшку расшибётся, сама знаешь.

– Ну уж нет, сами как-нибудь! Значит, мне оставаться? Точно?

– Ага!

– Уговорила, мать. Остаюсь. Нельзя же, правда, на полпути дело оставлять недоделанным.

– Нельзя, Василиса! – Глашка вздохнула. – Я тебе завтра позвоню, насчёт часов узнаю. Ну и вообще… последние новости о твоей копии – это очень важно, сестрёнка!

– Конечно-конечно! – я прыснула в кулачок. – Тогда до завтра?

– До завтра, любимая моя сестрёнка!

Она отключилась, и я, наконец, смогла рассмеяться в полный голос. Эх, Глафира, предсказуемая ты наша! Как сказал бы Севкин племянник – эльф восьмидесятого уровня. Он называет так всех, кто зациклен на чём-нибудь, будь то компьютерная игра или собирание марок. А у нашей Глаши жизнь состоит из трёх страстей: страсть к изобразительному искусству, собакам и часам. С искусством всё понятно, это её профессия и заработок, от собак на даче уже деваться некуда – бедная тётя Маша, наш зимний сторож! – а собирательством часов она замучила не только себя, но и всех окружающих. Каждая её поездка заканчивается очередной находкой, которую она везёт то из Индии, то из Африки, то из тьмутаракани болотной, и ставит, вешает, пристраивает рядом с другими такими же тикающими, звенящими, отбивающими ход времени и ритм нашего дома. Одно время Глаша пыталась расширить границы существования своей коллекции – мы с мамой находили фрагменты вечности то в гостиной, то на кухне, то в ванной, пока однажды не взбунтовались. Пик возмущения пришёлся на тот момент, когда во время очередного творческого экстаза мама вдруг услышала рядом с собой оглушительное кукареканье. Вдохновение тут же помахало маме ручкой и улетело искать более спокойное пристанище, а часы с будильником, так не вовремя вторгшиеся в процесс работы, были вышвырнуты в окошко мастерской и приземлились прямо перед моими ногами, просвистев около носа, – я в это время пересекала наш двор, возвращаясь с работы.

С этого дня всё, что тикало, билось и кукарекало, навечно переселилось в Глашину комнату, несмотря на протесты моей сестрёнки. Впрочем, её бунт продолжался недолго, вплоть до того момента, как внимание Глафиры отвлеклось на одного заказчика – впрочем, это уже совсем другая история.

Перед сном я попыталась ещё раз достучаться до Бабочкина, но абонент оказался вне зоны доступа. С мыслью обратиться ещё с одной просьбой к всемогущему приятелю Александра, я прикоснулась головой к подушке и моментально уснула.

Глава 6

– Александр Сергеевич меня не предупреждал…

– Как? – растерялась я. – Он же сказал…

– …что Василиса окажется Прекрасной!

Обладатель насмешливых серых глаз, высокий и очень прямой мужчина лет пятидесяти, глядел на меня так, словно увидел перед собой ангела с рожками – вроде бы чудо, но какое-то потешное.

– Знаете, – продолжал он, – впервые вижу, чтобы имя так подходило человеку. Вы в кино не пробовали сниматься? Уверен, с такой внешностью вас ждёт ослепительный успех!

– Любым делом должны заниматься профессионалы, Симеон Маркович. Вот как вы! – польстила я мужчине, одаряя его ещё одной улыбкой.

– С такой красотой, да ещё и ум недюжинный! – он рассмеялся и сделал широкий жест в сторону стула для посетителей. – Прошу, Василиса Премудрая! Чай, кофе? У меня есть изумительный чай из Шри-Ланки, рекомендую, доставлен специально по моей просьбе.

– Благодарю, – я опустилась на стул, – но я только что позавтракала.

– Понял, – вздохнул хозяин кабинета и тоже сел. – Вот так всегда! Не везёт мне с хорошенькими девушками…

Подвижное лицо главврача – а это был именно он, самый главный человек в клинике для душевнобольных, – окрасилось такой печалью, что я невольно рассмеялась.

– Симеон Маркович, кажется, подмостки больше страдают по вам. Вы в кино сниматься не пробовали?

– Мечтал! – доктор Знаменский скорбно прижал руки к сердцу. – Верите, по ночам не спал, грезил о большой сцене! Но…

– Родители не позволили?

– Ах, если бы! – он сделал паузу «по Станиславскому». – Одноклассник!