Где ваш дом, дети?..

Мечтаем. Сережа, Ленка и я.

— Устроим представление в детдоме. В актовом зале. Костюмы сами сделаем.

— Потом выступим по радио.

— Можно по всем детдомам проехать. Пусть все услышат.

— А вдруг по телевизору покажут?

— А что! Ведь интересно же!

— А деньги нам заплатят за это?

— Кучу!

— Круглый год буду есть пирожные!

— С лимонадом?

— Ага!

— Может, еще поработаем? Улучшим текст…

— Ну что вы!

— И так здорово!

— Молодцы мы все-таки!..

Мечтаем долго и упорно. Очень «вкусное» занятие…

Отметил, что детское отделение больницы стало работать хуже. Взять выписки — тут бог знает что! Я, как врач детского дома, ничего не могу узнать из тех бумажек, что сейчас выдаются ребятам. Там указано: лечился с такого-то по такое-то с таким-то диагнозом. И все! Что получал? Какие препараты? Какие процедуры? Какие проводились обследования? Каковы их результаты? Какие рекомендации может дать стационар?

Ответов на эти элементарные вопросы нет!

Сходил два раза к заведующей отделением, попросил указывать в выписках хотя бы результаты обследования — анализов крови, мочи и так далее. Но безрезультатно.

Тогда написал докладную главврачу больницы. Жду, как он отреагирует…

Двадцать третьего февраля пришли девчонки, Ленка и еще две, поздравили с праздником и хотели мне подарить книгу — толстый томик русских народных сказок. Хорошо, что в кармане у меня были конфеты. Я отдарился ими и отказался от книги. Целая перепалка вышла, и девчонки, как мне кажется, ушли недовольные. Сережа в этот день не заглядывал, но зато двадцать четвертого я ему в свою очередь вручил книжку про пограничников…

— Счастье ваше, что вы не педагог, — размышляет Зинаида Никитична, пока я помогаю ей комплектовать отрядную аптечку. — Можете просто общаться с детьми. Без всяких «воспитательских комплексов». А нам, учителям, плохо. Мы ведь не учим, нет. Потому что учить — значит передавать определенный стиль жизни, стиль мышления. Мы информируем детей о том, о сем. Причем информируем узко и плоско. Ибо все у нас раздроблено, в нашем деле. Учителя разделены по предметам, которые преподают. Воспитание — самый неделимый на свете процесс — мы умудрились разрезать на виды: эстетическое, патриотическое и так далее. Будто они существуют и в самом деле, эти «виды»! Если я говорю о красоте архитектурных ансамблей, чем я занимаюсь — эстетическим воспитанием или патриотическим? Не дай бог, перепутаю, не тот ярлычок навешу, не в ту графу отчета запишу…

Где цельность? Где единство педагогики? По-моему, наша раздробленность от того, что мы имеем груду развалин, а не науку. Там, где мы говорим «узкий профиль педагога», «отдельный вид воспитания», можно проще сказать: «обломок», «осколок». Среди всеобщей разделенности нас гложет тоска по гармоничной общности, по гармоничному единству. Нашу систему воспитания надо менять. Она примитивна. Даже более того — она первобытна. Но на что ее менять?..

Димка просится в изолятор.

— Ну положите, Сергей Иванович! Ну что вам стоит! Ну хотя бы только на завтра!

— А что завтра? Контрольная?

— Нет, меня завтра бить хотят!

— Кто?

— Ну, та «семья» рокеров! С которой ездил!..

— За что бить-то?

— Да я с другими поехал. А в той «семье» решили, что я их предал…

— Конечно, ложись. Можешь не день — больше пробыть. Только следи за чистотой в палате, ладно?..

Три дня Димка пробыл «пациентом» и никакие рокеры его не беспокоили…

А я в это время усиленно думал о последнем разговоре с Зинаидой Никитичной. О том, что «нашу систему воспитания надо менять». И чем больше думал, тем больше понимал, что ее слова многое объясняют. Мы в медицине тоже привыкли к неправильному воспитанию — через окрик, через запрет, не иначе. Возможно, подсознательное желание «перемены системы» и подталкивало меня к перемене работы. Но осознал я это желание только сейчас.

Но ведь мало сказать, что нынешняя воспитательная система не устраивает. Надо что-то предложить взамен. Что-то придумать, изобрести, выстрадать…

Родные часто откупаются от наших детдомовцев, я заметил такую тенденцию. У одного на руке дорогие электронные часы, другой играет дорогими коллекционными машинками, у третьего в кармане еще какая-нибудь дорогая мелочь. Ребята лишены любви и доброты, материальных лишений они не знают. И все-таки, видимо, в каждом живет ощущение, что им недодали, которое так или иначе может прорываться…

Вот Сережа сочинял сказку, вот с удовольствием пел песню кукушонка — и вдруг утащил баночку поливитаминов и все их съел за один присест. Потом он маялся, чесался, покрылся красными пятнами. А я недоумевал, зачем ему нужна была эта кража? Ведь поливитамины и так дают им каждый день — всему отряду, в возрастных дозировках. Или это обычная детская логика: одно-два драже — малое благо, а целая баночка — большое благо? Или сработал комплекс ущемленности, обделенности, который есть в любом детдомовце? Дай-ка я компенсирую себе то, чего мало…

Я ни слова не сказал Сереже в осуждение, не бранил его, и он продолжал ходить ко мне как ни в чем не бывало…

Ленка прибежала, глаза большие.

— Сергей Иванович, у Наташи кровь идет!

— Откуда?