Где ваш дом, дети?..

Пятиклассник придушенно зарыдал, перестал вырываться. Потом потянул из-за пазухи сложенное квадратиком вафельное полотенце. Полотенце развернулось и повисло, как белый флаг.

Ленка выхватила его и передала мне. Я взял и засунул в карман халата — затолкал, умял, не складывая.

Отпустил мальчишку. Тот рыдал обреченно, взахлеб, не прикрывая лица, не стесняясь Ленки. Жалкий, слабый, незащищенный…

— Ты зачем?.. — спросил я по инерции и замолк, не окончил вопроса.

— Мамка пустого домой не пустит!..

Он обратил ко мне лицо, и ни единой потайной мысли не было в нем сейчас, предельно распахнутом…

— Как это?..

— Да ворует он!.. — сказала Ленка презрительно. — И домой возит. Иначе родители на выходные не примут!..

— Так ты правда?.. Чтобы дома побыть?..

Мальчишка смотрел и не отвечал.

Я вынул из кармана скомканное полотенце, протянул ему.

— На!..

Тут между нами вклинилась, словно разгневанная фурия, Ленка.

— Нет уж!.. Пусть где угодно!.. Но не у вас в кабинете!..

Я глядел на них и видел столько злости в каждом! В мальчишке злость появилась внезапно, скачком, сию секунду. В Ленке бушевала с того момента, когда назвала меня тюфяком.

Он протянул руку — взять полотенце. Ленка ударила его по руке.

— Не лапай!.. — сказала басовито и грубо.

Я сунул полотенце в карман, пошел к спальному корпусу.

— Идем работать, Ленка!.. — позвал на ходу…

Люда-проститутка убежала в очередной раз, но недолго была в бегах. Ее крепко избили (кто? за что?), и попала она в Военно-медицинскую академию. Там ее долго лечили. Потом воспитательница съездила за ней и привезла в детдом. Люда стала молчаливой после этого приключения. Мне очень хотелось поговорить с ней, расспросить ее. Давнишнюю ее браваду в моем кабинете я помнил. Но была ли она искренней?..

Люда рассказывать ничего не хотела. Выпытывать же я не имел никакого права…

Девчонки уже в коридоре кричали, звали:

— Сергей Иванович! Сергей Иванович!..

— Что?.. — Мы с ними столкнулись в дверях кабинета.

— Ира себе руку кусает! И кричит: «Не хочу жить! Не хочу жить!..»

— У нее кровь течет!..

— Ира? Не может быть!

— Пойдемте с нами!..

Ира-первоклассница сидела на кровати и растерянно смотрела на правую руку. Из прокушенной руки текла кровь.

— Ирочка! Ты что?.. — Я хотел поднять ее и унести. — Пойдем со мной!..

Она не далась. Тогда взял ее за левую ладошку, и она покорно пошла следом.

В кабинете обработал ранки и перевязал. Не руку тут надо было лечить. Дал ей транквилизатор, отвлек разговором. Она отвечала односложно. Отвечала хотя бы, и то хорошо. Потом разговорилась, но о причинах своего поступка ни звука. Словно забыла о нем…

Когда отводил в спальню, она казалась нормальной девочкой — маленькой, незаметной первоклашкой. Такой же, что ходила полгода назад в магазин покупать папу…

История с Иринкой меня доконала. Понял, что мириться с существующей воспитательной системой не хочу, а изменить ее не могу. Не знаю как…

Отчаянная идея возникла. Бредовая идея. Вернуть детей в семьи…

Нашел адреса в личных делах. И после работы помчался.

Иринкина мама оказалась толстой и самоуверенной. Она снисходительно улыбнулась, увидев меня.

— Детдом закрывают, — огорошил я ее. — Срочно заберите девочку!

— Как это «закрывают»? Почему?

— Он же для сирот. А ни одного сироты нет. Решили детей отдать родителям.

— Кто решил?

— Исполком.

— Да вы что? Серьезно?

— Заберите девочку!

— Да куда же я ее… Семья… Муж…

— Заберите…

— Безобразие! Тут что-то не так! Я разберусь!..

Она глядела на меня с подозрением. Человек со стопроцентным нюхом. Никому и никогда ее не объегорить…

Сережину маму-кассиршу я сразу узнал. Так она и должна выглядеть. Крашеная-перекрашеная. Прокуренная. Испитая…

Себе она, видимо, казалась красивой. Держалась кокетливо, с вызовом.

— Врач из детдома, — представился я. — Приехал сказать, чтобы забрали Сережу. Завтра же!..

— Ну чего вы так торопитесь! Объясните толком…

— Детдома отменяют… Детей раздают родителям…

— Ну и ну! Докатились!..

Она картинно откинула голову и захохотала.

— Петька! — закричала кому-то вглубь квартиры. — Детдома закрывают! Не справились даже с этим! На-ча-альники!..

Какое-то бормотание донеслось в ответ. Дама захохотала еще громче…

Я поспешно удалился. Бежал по лестнице, а сверху неслось:

— Доктор!.. Эй!.. Куда же вы?..

…Ленкина мама оказалась рыхлой женщиной, завитой «по-овечьему», с красными глазами. Лицо бледное, щеки отвисли, в ушах золотые сережки в форме листиков.

— Я доктор из детдома. Заберите дочку…

— А что случилось?

— Хорошая ведь девчонка… Может, композитором будет…

Женщина вдруг заплакала. Захлюпала носом…

— Как же так… Думала, ей в детдоме лучше будет.

— Она вас любит. Воспоминания бережет…

— Да ей и вспомнить-то нечего… Казнить меня мало…

— Может, расскажете, как она жила до детдома? — Я подался вперед, намереваясь войти.

— В другой раз, доктор! У меня гости… Гость… — Она спуталась, вытерла слезы ладонью, слегка порозовела.

— Заберите дочку… Хотя… Не знаю…

Повернулся и ушел. Тошно было — хоть вой. И какого чуда я ожидал?..

…Они приехали на другой день, вечером. Все трое с одной электрички — Иринкина, Сережина и Ленкина мамы.