Где ваш дом, дети?..

— Нужна, — говорит она, — юридическая ответственность семьи за здоровье ребенка. И не только за физическое. Но и за психическое. И за моральное. Пусть бы штрафовали плохих родителей. Сажали бы вместе с детьми-преступниками на скамью подсудимых. Пусть бы лишение родительских прав сопровождалось рядом экономических санкций. Скажем, у лишенных половину бы зарплаты отчисляли на ребенка. Отменяли бы по отношению к таким любые льготы, положенные матери. Отнимали бы жилплощадь, полученную на детей. Публиковали бы в газетах решения судов о лишениях родительских прав. Пусть бы о каждой плохой матери, о каждом плохом отце было известно. Пусть бы позором они были окружены. Отпуска им давали бы только зимой. Путевок — вообще никаких. Принудительно лечили бы от алкоголизма. И к усыновителям, если оказались гадами, нужны такие же меры. Тогда бы побоялись ради квартиры ломать ребенку душу!..

Из окна кабинета вижу, как слоняются возле школьного здания весенние «сачки». Пригрело солнышко, снег почти сошел, беззаботность расцвела. Кто-нибудь из педагогов появится, и «сачков» как ветром сдуло. Они ничем интересным не заняты, дети воли, они просто дышат, щурятся, глядя на солнце. В их подошвы проникают земные соки. Их волосы шевелятся, словно ветви, готовые зазеленеть. Они сейчас не люди. Они превращаются то в деревья, то в ветры, то в лужи. А скучные взрослые зовут откуда-то издалека, из надоевшего придирчивого мира.

Вроде бы неудобно сочувствовать гуленам, но хочется. Потому что во мне тоже бродят весенние желания. Что выбрать, не знаю. То ли прорасти в землю, то ли улететь вслед за весенним быстрым облаком…

Послал в районную газету письмо, которое назвал: «Кто поможет детдому?..» Обрисовал его расположение, плохое санитарно-техническое состояние, необходимость капитального ремонта. Рассказал, как часто затапливают сточные воды подвал, где продуктовая кладовая. Неделю назад из-за этого было списано двадцать килограммов сахарного песка, четыре килограмма муки, триста пятьдесят килограммов картофеля.

В пищеблоке нет вентиляторов, в моечном отделении — черные стены, осыпается краска и штукатурка.

В бане нет душевых кабинок, стены не облицованы плиткой, отсутствуют смесители, из одного крана течет кипяток, из другого — холодная вода. Вместо вентиляции в потолке пробиты две сквозные дыры, зимой бывает холодно.

Ну и территория не огорожена как следует, не благоустроена, не освещена в вечернее время. О спортплощадках говорить устали. Рядом пункт приема посуды…

Высказался по всем больным вопросам. Отвел душеньку.

Я считал, что Наташа не отличается склонностью к рассуждениям. А тут вдруг она открылась с неожиданной стороны.

— Вы считаете, что в детдоме плохо. А мне, например, нравится, когда в детдоме плохо! Стены грязные — ну и что? Еще приятнее выйти на улицу. Из туалета льется в подвал? Ну и пускай! Вы бы не сказали — я бы и не знала. На кухне плохо? И слава богу! Скорее будут выдавать продукты, ничего не своруют. Баня холодная? В кранах вода не смешивается? Закалимся скорей, болеть меньше будем. Пьяницы ходят по территории? Так они добрые. Может, подарят чего-нибудь. Белье стирают паршиво? Пускай бы совсем не стирали. Может, нас бы домой тогда вернули. А то, что спортплощадок нет и сада-огорода своего — так наплевать на это! Спортзал в школе есть, а кушать и так дают, без огорода…

Она выпалила все это запальчиво, а в конце тирады вдруг смешалась, покраснела и убежала. А я подумал: вот как надо было писать в газету. Ее-то критика поживей моей будет…

Сидим с Ленкой, подклеиваем лабораторные анализы в медкарты. Заходит пятиклассник, широколицый, неразговорчивый, словно сонный. Попросил смазать йодом свежую царапину на ладони. Потом стал слоняться по кабинету. Вздыхает…

Мы с Ленкой работаем молча. Ленка время от времени косится на гостя. Хмурится…

Тот постоял возле шкафчика с медикаментами. Побарабанил тихонько по стеклу. Потом присел на топчан, который скрипнул, словно был недоволен.

— Чего маешься? — спросил я. — Помог бы нам…

— Не-а!..

Он отозвался хрипло, встал с топчана и пошел к двери. Деревянный, напряженный. Я заметил его скованность и удивился ей.

Вдруг Ленка ткнула меня кулаком в бок. Я подпрыгнул на стуле.

— Ты чего?..

Ленка повела глазами от спины уходящего на меня и снова на пятиклассника. Видя, что я «не секу», привстала, зашептала:

— Он полотенце ваше украл!.. У него за пазухой!..

— Правда?..

— Тюфяк, вы, Сергей Иванович!.. — сказала с непередаваемой интонацией.

И бросилась вон из кабинета.

Я вскочил и метнулся за ней.

В коридоре успел увидеть, как оглянулся пятиклассник и быстрее лани, быстрее зайца побежал…

Ленка за ним.

Тут и я скорее инстинктивно, чем осознанно, включил «третью скорость»…

Пятиклассник свернул к выходу из корпуса. Мы тоже… Он выскочил на улицу. Мы следом…

Обогнав помощницу, схватил за шиворот беглеца. Он рвался, хрипел, заставлял меня дергаться, пританцовывать.

— Где полотенце?.. — рявкнул я не очень, впрочем, уверенно и на Ленку оглянулся: она своим присутствием должна была обеспечить мое моральное право.