Казалось, автоматные очереди под ними утихли. Осторожно высунувшись из вертолёта, полковник заметил двух человек, ухватившихся за узкий выступ на одной из опорных башен. Судя по тому, что один из солдат показал полковнику одобрительный жест с оттопыренным вверх большим пальцем, они поняли его задумку.
— «Конечно, сэр», — ответил Барбер, выбираясь из кресла возле пулемёта. — «Только не забывайте, что вы не увидите противника, если тот подкрадётся снизу».
— «Я пойду носом вперёд», — вмешалась Геттнер. — «Только давайте быстрее».
Хоффман уже и не помнил, когда в последний раз стрелял из крупнокалиберного пулемёта. При иных обстоятельствах, когда эту ситуацию можно было бы счесть за небольшую победу, а не за устранение последствий немыслимого поступка, он почти что испытал бы наслаждение от стрельбы из такого оружия. Вертолёт завис в воздухе над рекой, развернувшись носом к мосту. Хоффман выпускал очередь из пулемёта каждый раз, как ему казалось, что он заметил движение внизу. Только лишь услышав звуки стрельбы из “Лансера”, он понял, что Аня взяла его винтовку и принялась понемногу обстреливать противника из другой двери.
— «Как у нас дела?» — спросила Геттнер.
— «Пять метров!» — отозвался Барбер. Хоффман на мгновение бросил взгляд вниз и увидел двух солдат, висящих на одном тросе лебёдки. — «Три! Два! Один! Все на палубе, отстёгиваю трос!»
— «Так, всё, уходим».
Вертолёт развернулся и начал стремительно набирать высоту, словно пробка, вылетевшая из бутылки шампанского. Геттнер старалась как можно скорее выйти из зоны поражения оружия червей. Хоффман наблюдал за тем, как разрушенный мост под ними становится всё меньше и меньше, а затем поднялся из кресла возле пулемёта. Это далось ему нелегко, ведь возраст уже давал о себе знать, да и бушевавший в крови адреналин поутих. Двое спасённых солдат сидели на палубе совершенно измождённые и с ног до головы перепачканные в саже. Один из них накладывал себе повязку на кровоточащую руку, а другой поднял взгляд на Хоффмана.
— «Спасибо, сэр», — сказал он. — «Вот уж нам эта поганая система связи поднасрала, наебнувшись в такой момент, да?»
— «Ага», — ответил Хоффман, который и сам хотел в это верить. Его сейчас куда больше волновало то, как отразится на боевом духе солдат поступок Маркуса, когда о нём узнает вся армия. А это было неизбежно. — «Прости, что всё так вышло, сынок. Геттнер, дай знать, если заметишь кого-нибудь из Четвёртого полка Лёгкой пехоты Эфиры на обратном пути».
Из десяти батальонов выжило всего два человека. Не два батальона, а всего лишь два человека. Но сейчас, когда Хоффману удалось решить все безотлагательные проблемы, уже ничто не отвлекало его от выполнения самой сложной задачи из всех тех, что когда-либо ложились на его плечи. Такое нельзя просто забыть и жить дальше.
Маркус Феникс был настоящим героем, без прикрас. По мнению Хоффмана, все солдаты были героями, но Маркус всегда оказывался на шаг впереди них. Ему даже не надо было отдавать приказы. Казалось, ему вообще было неведомо понятие страха за собственную жизнь. Если рядом с Маркусом возникала ситуация, когда надо было рискнуть, то именно это он и делал, но не из-за уверенности в собственной неуязвимости, а потому что, как ему казалось, все беды мира стали его личной ношей. В этом-то и заключалась вся его проблема, и Хоффман понимал это даже сейчас, чувствуя пульсирующую боль в голове и привкус крови во рту. Маркус, не задумавшись, вступился бы за любого, даже за незнакомца, которые потом бы ему и “спасибо” не сказал. Но в этот раз спасти потребовалось именно его отца.
Адам Феникс и сам ведь был офицером когда-то, как и Хоффман. Он тоже служил в Двадцать шестом Королевском полку Тиранской пехоты, так что кому, как не ему, стоило бы понимать, что он творит?
— «У нас уже есть связь с Джасинто?» — спросил полковник, глядя на Аню. Та, вновь усевшись на скамью, выглядела грациозной и опрятно, разве что, немного раскраснелась. Винтовку Хоффмана она закрепила между опорных стоек. — «Надо развернуть там новый боевой информационный центр».
— «Эйгл уже работает над этим. Он молодец, справляется».