Gears of War #5. “Глыба”

Как только Хоффман задумался о том, что Маркус рисковал жизнями Дома и остальных членов отряда, ему вдруг куда проще стало принять это решение. И дело было даже не в том, что он ударил старшего по званию. В какой-то степени его поступок нёс в себе куда больше, чем простое неподчинение приказу, повлекшее поражение в битве за Эфиру и Джасинто, хотя именно это и будет указано в обвинительном заключении, а также переломит ход войны в дальнейшем. В глубине души Хоффман, чувствуя лёгкий привкус горечи в горле, понимал, что основная провинность Маркуса в том, что тот обманом вовлёк своих боевых товарищей в это преступление. Будь ты хоть десять раз героем, такое простить невозможно. Впрочем, у Хоффмана и выбора-то другого не было.

— «Пусть пришлют пару ребят из военной полиции и ждут моей команды», — сказал полковник. — «А когда Феникс придёт в сознание, арестуйте его по обвинению в неисполнении служебного долга».

Хоффман не стал больше ничего объяснять. Слишком уж тяжело всё это далось ему. Тех, кто вытворял подобную херню в военное время, не говоря уже о том, когда это случалось прямо посреди боя, ждал расстрел.

Хоффман надеялся лишь на то, что Маркус заявит о своей невиновности, подкрепив её какими-нибудь невероятно вескими смягчающими обстоятельствами. В противном случае полковник только что собственноручно подписал смертный приговор одному из лучших солдат, с кем ему только доводилось вместе служить.

МЕСТО: НЕИЗВЕСТНО. ДАТА: НЕИЗВЕСТНА.

Свет был такой яркий, что начинало резать глаза. В какой-то момент Адам попытался дотянуться до будильника, совершенно не понимая, какой сейчас вообще день, не говоря уже о точном времени. Он точно на работу опоздает. Но тут его грудь пронзила острая боль, будто бы ножом ударили. Несколько секунд Адам пребывал в диких страданиях, не имея возможности даже вдохнуть. Мучаясь от боли, он решил, что неудачно упал во время игры в трэшбол, в чём сам виноват. Услышав какой-то стон, Адам вдруг понял, что это его собственный голос.

“Чёрт, у меня ребро сломано! И как это меня на сей раз угораздило-то? Я ведь столько лет уже не играл…” — подумал он. Его затуманенному разуму потребовалось несколько секунд, чтобы собрать цельную картинку из обрывков воспоминаний. — “Я попал под завал, но выжил. Значит, я в больнице… Маркус! Где же Маркус? Жив ли он? Как там Дом? И где мои записи?”

Над ним кто-то склонился. Адам уловил запах антисептиков, смешанный с каким-то цветочным ароматом, который исходил откуда-то поблизости, а также тянущийся издали запах кофе. Вдруг он почувствовал укол в тыльную сторону ладони. Пелена понемногу начала спадать. Женщина средних лет в зелёной форме медсестры взглянула ему прямо в глаза, а затем сделала шаг назад.

“Больница, значит. Я точно в больнице”.

Свежие простыни под его руками на ощупь оказались прохладными и гладкими. Яркий свет исходил вовсе не из лампы, а от большого окна с рулонными шторами. Если это и впрямь был Медицинский центр Джасинто, значит, с оборудованием у них до сих пор всё обстояло куда лучше, чем предполагал Адам.

— «Маркус жив?» — спросил он, но вместо собственных слов услышал что-то похожее на стон, вышедший будто даже не из его рта. — «Где он?»

— «Вы уже можете с ним поговорить, сэр», — сказала женщина. — «Но если он вдруг разнервничается, сразу зовите меня».

Раз она сказала “сэр”, значит, к Хоффману обращалась, не иначе. Адам с трудом попытался оглядеться по сторонам, морально готовясь выслушать ворох сердитых порицаний от полковника, но затем понял, что это был вовсе не Хоффман. На профессора смотрел сам Ричард Прескотт, опершись спиной о стену рядом с обрамлённым в позолоченную раму акварельным пейзажем озера. Адам не знал, что произошло в Эфире, но, судя по всему, председатель уже разобрался со всеми срочными делами.

— «Ну как, Адам, вам уже лучше?» — с этими словами Прескотт, с привычной неспешностью отступив от стены, потянулся за каким-то предметом, находившемся вне поля зрения профессора. Послышалось бульканье воды, а затем и жужжание моторчика. Подголовник кровати медленно поднялся, приведя Адама в сидячее положение. Он простонал от неутихающей боли.

— «У вас рёбра сломаны», — сказал Прескотт, протянув профессору хрустальный бокал с водой. — «А также сотрясение мозга. Вам ещё повезло, что вообще живы остались. Бокал держать сами сможете?»

Не будучи до конца уверенным в своих силах, Адам всё же решил, что никому не даст кормить себя с ложечки, как ребёнка, и изо всех сил ухватился за бокал. Ледяная вода показалась ему самой вкусной вещью в мире. Профессор осушил бокал до дна, не обращая внимая на боль при каждом глотке. Терпеливо дожидавшийся его Прескотт забрал пустой бокал из рук Адама.