GEDENKBUCH. Книга памяти немцев-трудармейцев

Однажды - наш страдальческий эшелон как раз миновал Свердловск - пошел сильный дождь. Тяжелые капли увесисто падали на жестяную крышу вагона, вызывая такой шум, что мы не могли расслышать друг друга. Но вскоре дождевой поток утих. Внезапно поезд остановился. С сильным грохотом открылись двери, и нам сказали: «Вылезай!» Сначала мы пребывали в нерешительности: что могло случиться? Тут вновь раздалась команда на выход. В подштанниках и нижних рубашках, как мы лежали в душных горячих вагонах на нарах или просто на полу, мы выкатились из вагонов. Состав стоял посреди голой равнины. Насколько хватало глаз, не было видно ни дерева, ни куста. Кое-где виднелись небольшие углубления, которые наполнились дождевой водой и походили на крупные лужи.

Человеческая масса поначалу стояла у вагонов неподвижно, поскольку надзиратели не роняли ни слова, но затем мы, гонимые мощной жаждой, бросились к лужам, погрузили в них свои лица и стали так жадно пить мутную дождевую воду, будто мы в своей жизни никогда не выпили ни глотка воды. Близлежащих луж не хватило, и мы побежали к более дальним, пока вся равнина не была усеяна человеческими телами. Жуткое зрелище! Надзиратели стояли у своих вагонов и, похоже, наслаждались этой ужасной сценой.

Затем нам велено было садиться. Мы медленно возвратились к вагонам. С нашего нижнего белья капала грязь, грязью были вымазаны наши лица…

Поезд покатил дальше. 13 июля его опять задвинули в тупик, на сей раз на территории Усольлага НКВД в Соликамске, Молотовская область. Было прекрасное летнее утро. Мы опустились на песчаную почву неподалеку от путей, некоторые безучастно шатались взад-вперед по песку, доходившему до щиколотки. Долгое время казалось, что о нас забыли, начальство не показывалось.

Тем временем начали разгружать вагоны с продуктами из середины состава. Мы увидели мешки с крупой и сахарным песком, бочку подсолнечного масла, много хлеба: начальство эшелона знало толк в экономии. За минувшие 10 дней мы едва не умерли с голоду, а тут выяснилось, что продуктов было еще так много - настоящая подлость.

Сначала люди смотрели на сложенные в штабеля мешки и буханки хлеба с непониманием, затем их осенило, и тут уже из чьего-то хриплого горла послышалось: «Мужики, это все наше, эти черти вырвали продукты у нас изо рта и теперь хотят сожрать их сами, налетайте!» Боже праведный, что тут началось! Я остался сидеть на песке у стены и наблюдал за дикой сценой. Рвали мешки, крупа перемешивалась с сухим песком, буханки хлеба разламывали, один вырывал кусок из рук другого, из бочки текло подсолнечное масло… Затрещали выстрелы: стреляли в воздух, чтобы положить конец потасовке.

По-своему трудармейцы были правы. Это ведь бесподобное бесстыдство - кормить нас в пути так плохо, чтобы потом поживиться сэкономленными продуктами. Жаль только, что атака нам практически ничего не дала, все было втоптано в песок.

«Строиться!» - послышался крик. Когда это произошло, нас отправили маршем в резервную зону для вновь прибывающих. Здесь нам неожиданно позволили два дня болтаться - да, именно болтаться. Никого мы, 2500 человек, похоже, не интересовали. Мы бродили по лагерю, присаживались то в одном, то в другом углу, большинство и ночью спало под открытым небом, погода стояла великолепная. Питание было очень скудным, хлеба не давали, вместо него нам в наши котелки насыпали кружкой ржаную муку. Мы бы охотно сварили себе из нее кашицу, но огонь нам разводить не разрешали, и мы поедали муку, размешав ее в горячей воде.

Под вечер второго дня нам велели построиться, нас разделили на пять групп по 500 человек. Группу, в которую попали я, некоторые мои прежние школьные друзья, а также с десяток моих родственников, тотчас повели с вещами к берегу Камы. Провиантом на три дня для каждых четырех человек нас снабдили на большой барже, которая вскоре отошла от берега. Мы поплыли вверх по течению, к устью северного притока Камы -Вишеры, затем по ней все дальше на север. Поездка продолжалась два долгих однообразных дня и две ночи, все глубже в тайгу. Наконец, наша баржа причалила в Рябинино. Едва мы достигли берега, как уже раздалась команда: «Строиться!» Мы выстроились, и тут же послышалось: «Вперед, марш!» Но никто не сдвинулся с места. Приказ повторили, однако 500 человек остались стоять неподвижно.

Я сегодня уже не помню, как дело дошло до этой негласной стачки. Во всяком случае, договоренности не было. Мы просто не двигались с места. Это привело наших надзирателей в ярость. Они прошлись по всему русскому мату, обзывали нас самыми похабными словами, но мы стояли тихо и даже не думали двигаться.