Гея (1988)

— Вы лучше напишите, как мы целый месяц крутимся вокруг столба, — резко сказал Кравцов. — Наблюдаем, измеряем… Осторожничаем… — Он допил пиво и вытер губы бумажной салфеткой. — Действительно, трахнуть его, дьявола, атомной бомбой…

Воронин оглянулся, мельком взглянул на Кравцова. Услышал, должно быть.

— Не надо нервничать, Саша, — сказал Оловянников. — Пойдемте-ка, товарищи, проведаем Макферсона.

Тут мимо них прошел Воронин, направляясь к двери. Он улыбнулся Кравцову, бросил на ходу:

— Значит, атомной бомбой?

Кравцов не ответил. Воронин вдруг остановился в дверях, поманил его пальцем.

— Саша, ты сегодня вечером свободен?

— У меня сплошное свободное время, — хмуро ответил Кравцов.

— Да, да, понимаю… Ты зайди ко мне сегодня. Попозже. В двенадцать или лучше в половине первого. Ладно?

— Ладно. — Кравцов сразу повеселел.

* * *

Несколько дней назад врач разрешил Уиллу двигать руками и поворачиваться с боку на бок. Нет-нет да искажала гримаса боли его лицо, и нижняя челюсть как-то особенно выпирала, и Норма Хэмптон в ужасе бежала за врачом.

Но все-таки опасность, по-видимому, миновала.

Уилл лепил из пластилина фигурки, а когда лепить надоедало, просил Норму почитать газету или излюбленные «Записки Перигрина Пикля». Он слушал, ровно дыша и закрыв глаза, и Норма, взглядывая на него, не всегда могла понять, слушает ли он, или думает о чем-то своем, или просто спит.

— Как только ты поправишься, — сказала она однажды, — я увезу тебя в Англию.

Уилл промолчал.

— Как бы ты отнесся к мысли поселиться в Чешире, среди вересковых полей? — спросила она в другой раз.

Надо было отвечать, и он ответил:

— Я предпочитаю Кемберленд.

— Очень хорошо, — сразу согласилась она. И вдруг просияла: — Кемберленд. Ну конечно, мы провели там медовый месяц. Боже, почти двадцать пять лет назад… Я очень рада, милый, что ты вспомнил.

— Напрасно ты думаешь, что я вспоминаю медовый месяц. Просто там скалы и море, — сказал он спокойно. — Почитайка мне лучше эту дурацкую историю о черепахах.

И Норма принялась читать роман «Властелины недр», печатавшийся в «Дейли телеграф», — нескончаемый сайенс-фикшн о полчищах огненных черепах, которые вылезли из земных недр

и двинулись по планете, сжигая и губя все живое, пока их предводитель не влюбился в прекрасную Мод — жену торговца керосином.

Страсть огнедышащего предводителя как раз достигла высшего накала, когда в дверь постучали. Вошли Али-Овсад, Кравцов и Оловянников.

— Кажется, вы правы, Уилл, — сказал Кравцов, подсаживаясь к койке шотландца. — Надо перерезать столб атомной бомбой.

— Да, — ответил Уилл. — Атомная бомба направленного действия. Так я думал раньше.

— А теперь?

— Теперь я думаю так: мы перережем столб атомным взрывом, и магнитное поле придет в норму. Но столб все равно будет лезть и снова достигнет ионосферы. Снова короткое замыкание.

— Наверно, он сам остановится, — сказал Али-Овсад. — Пластовое давление выжмет всю породу, и столб остановится.

— На это, Али-Овсад, не стоит рассчитывать, — заметил Кравцов.

— Позавчера, — сказал Оловянников, — журналисты поймали Штамма в салоне, зажали в углу и потребовали новостей. Конечно, ничего выведать не удалось — просто железобетонный человек, — но зато он стал нам излагать свою любимую теорию. Будто Земля во времена палеозоя была чуть ли не втрое меньше в поперечнике, чем теперь. Это что, серьезно, или дядя Штамм шутит?

Кравцов усмехнулся.

— Не говорите глупостей, Лев. Штамм скорее… ну, не знаю, укусит вас, чем станет шутить. Есть такая гипотеза — одна из многих. Дескать, внутреннее ядро Земли — остаток очень плотного звездного вещества, из которого некогда образовалась Земля. Ядро будто бы все время разуплотняется, его частицы постепенно переходят в вышележащие слои и… ну, в общем расширяют их. Все это, конечно, страшно медленно. — Кравцов взял со стола и повертел в руках пластилиновый самолетик. — Я смотрю, в вашем творчестве, Уилл, появилась новая тематика.

— Дайте-ка сюда. — Макферсон отобрал у него фигурку и смял ее в комок.

— Все-таки хорошо, Уилл, что вы стали буровым инженером, а не скульптором.

— Вы всегда знаете, что хорошо, а что плохо. Всезнающий молодой человек.

— Вот не думал, что вы обидитесь, — удивился Кравцов.

— Чепуха, — сказал шотландец. — Я не обижаюсь, парень. Мне только не нравится, когда вы лезете в драку с американцами.

— Вовсе я не лез, Уилл. Не такой уж я драчливый.

Помолчали немного. Мигало пламя в керосиновой лампе, по каюте ходили тени.

— Я много спать теперь хочу, — сказал вдруг Али-Овсад. — Раньше мало спал. Теперь много хочу. Наверно, потому, что магнитное поле неправильное.

— Теперь все можно валить на магнитное поле, — засмеялся Кравцов. — Или на гравитационное.

— Гравитация, — продолжал Али-Овсад. — Все говорят — гравитация. Я это слово раньше не знал, теперь — сплю и вижу: гравитация. Что такое?

— Я же объяснял, Али-Овсад…

— Ай, балам, плохо объяснял. Ты мне прямо скажи: тяжесть или сила? Я землю много бурил, я знаю: земля большую силу внутри имеет.