Гелий-3

Он поглощал то, что видел, и ничего не ощущал. Ничего, кроме интереса.

Терраса.

Освещенный потайными лампами остров на вершине Ляонин-тауэр, шедший вокруг пентхауса на высоте около четырехсот метров над землей. И вокруг — темнота погасшего города, на фоне которой выделялись возвышавшиеся поблизости хрустальные башни крупных корпораций. Немногочисленные неоновые рекламы, в большинстве своем в виде радостных красно-золотых иероглифов, и лишь немногие — латинским алфавитом. Внизу, в море черноты, мерцали отдельные огоньки, словно костры кочевников-варваров.

Он плыл со своим подносом на вытянутой руке среди столиков ручной работы из клонированного палисандра, с мисками, в которых на поверхности ароматизированной жасмином воды плавали орхидеи и огоньки в хрустальных абажурах.

А на данном этапе — еще и окурки, которые следовало осторожно выловить и убрать, так же как недоеденные закуски, измазанные соусом титановые тарелки и опрокинутые рюмки.

Ветер вздымал муслиновые ширмы, прикрывавшие тайные кабинки.

Вокруг раздавался шум голосов, хихиканье хостес разного пола, удалые выкрики.

Норберт заменял рюмки, обходя стоящих вокруг словно танцор и мастерски маневрируя подносом. Какой-то показавшийся знакомым тип с осунувшимся лицом сидел, наклонившись вперед и вертя в пальцах рюмку, и тихо напевал девушке с азиатскими чертами некую грустную русскую мелодию.

Кто-то пошатывался у самой балюстрады и, пользуясь щелью между плитами из бронированного стекла, мочился вниз на город.

В стороне у барьера стояли двое, женщина и мужчина — как и все здесь, неопределенного возраста, загорелые, с белыми, как сахар, зубами. Оба в темных официальных костюмах и почти трезвые. Оба со смутно знакомыми лицами, виденными на инфопорталах, но теряющимися в толпе других таких же.

Норберт сам не знал, что привлекло его внимание — скорее всего, тон их разговора, неприглушенный, серьезный и осторожный. Он занялся уборкой побоища возле столика в двух метрах от них, скрытый полумраком и развевающимися белыми полотнищами ширмы с отпечатанными на них матовыми тенями летящих журавлей.

— Кого мне еще спрашивать, как не тебя? — почти умоляюще убеждал мужчина. — Не знаю, что делать.

— Лучше ничего не делай, — ответила женщина. Голос ее звучал довольно дружелюбно, но несколько властно. Мужчина явно стоял ниже в пищевой цепочке и пытался решить некий вопрос.

— Да, знаю, всё под контролем, правительство знает лучше, без паники. Но я хочу… я должен знать, как с этим обстоит на самом деле. У меня старые родители, отец жены тоже, у нас дети. Я за них боюсь. Вывезти их куда-нибудь из страны? Как надолго? А перед этим — сделать прививку? Я читал, но сама знаешь, что пишут на порталах. Ничего неизвестно, одни домыслы. А в любой момент может оказаться поздно.

— Раз я тебе говорю, что всё под контролем, значит, на самом деле так и есть. Темнить не стану, но к некоторой информации у тебя нет доступа. Просто не могу.

— То есть все-таки…

— Не сочиняй. Все не так, как ты думаешь. Речь не о том, что мы скрываем размеры эпидемии, а совсем о другом. Я не могу тебе ничего сказать, а ты не имеешь права даже спрашивать.

— Нет… я просто хочу знать, как лучше поступить.

— Нам по средствам твоя семья?

— В смысле?

— Я спрашиваю — они соцвыплаты получают? Соцобеспечению приходится в них вкладываться? Селяне, пенсионеры? Безработные? Можно их считать демографическими излишками?

— Родители старые…

— Но это же не быдло, а твоя семья! Ничего им не сделается, и никуда их не надо вывозить. Во-первых, пусть где-то с месяц пореже выходят на улицу, особенно туда, где много народа, а во-вторых, и это важнее всего, пусть близко не подходят к медицинским заведениям, и уж упаси бог делать им какие-то прививки. Никаких поликлиник, больниц, скорой помощи. Ничего. Если вдруг что-то случится — только наша клиника. Исключительно! В случае каких-то проблем — ссылайся на Седого. Запомни это, и все будет как надо. Семью успокой — лиссабонка им не грозит. Больше я тебе ничего сказать не могу. Давай заканчивать, я не могу так долго с тобой разговаривать, кто-нибудь начнет соображать…

— Баська, я…

— Неважно, когда-нибудь и ты пригодишься. Только этого разговора не было, ясно? Никому ни слова, я серьезно. Ты даже не знаешь, насколько.

Под конец разговора он уже не сводил с них взгляда, стараясь получше уловить моменты, когда трепещущие полотнища открывали их лица.

Он снимал. Спокойно, профессионально, ничего не чувствуя. Ничего, кроме интереса.

Потом он снова кружил по залу, менял рюмки, наливал, подавал подносы.

Кто-то блевал в углу, кто-то лапал хостес неведомого пола — сплошные банальности. Многие выглядели обдолбанными, но он не видел никого, кто втягивал бы носом старомодный порошок через трубочку. Это было бы чересчур вульгарно. Несколько человек передавали друг другу киберетку, хихикая с сонными лицами лунатиков и суженными до размеров булавочной головки зрачками. У других руки были обклеены пластырями, которые теоретически могли вводить в организм что угодно, вплоть до лекарства от головной боли.