Ген Рафаила

– Подождите, мама, – пытался сообразить зять. – На чем она приедет? Сейчас вечер! Катера на воздушной подушке ходят только по утрам, чтобы не провалиться под лед. Так что у нас есть время!

– Беги, лавка закрывается через полчаса. – Батутовна уже совала ему в руки свои вонючие пакеты и авоськи.

– Что брать? – Он наспех натягивал пуховик и валенки в высоких коричневых калошах.

– Бери все! Картошку, консервы, муку, соль, сахар!

– Да у нас все это есть, мама!

– Значит, сообрази сам, бестолочь! Может, курица завалялась, говядина, баранья ножка…

Батутовна толкала Анатоля в спину, будто без этого он не мог отделиться от двери и провалиться в безфонарную темень острова.

Наконец зять исчез. А теща бросилась на кухню и достала огромный таз. Широким жестом повара городской столовки она плеснула туда молока, всыпала дрожжей, сахара и начала кружить вокруг этого месива, как шаман, добавляя все новые и новые ингредиенты. Тончайшая кисея муки повисла в воздухе, на плите забулькало, запузырилось, зашкворчало, окна запотели, выложились мозаикой из мелких капелюшек, а крупные капли – словно подвески хрустальной люстры – поползли по лбу Батутовны, спотыкаясь о глубокие, слоистые морщины.

Анатоль внедрился в эту паровую баню, как сосулька в раскаленный рот первоклассника. К груди он прижимал громадную, величиной с дельфина, утку. Совершенно синюю, промерзшую до костей, с депрессивно повисшими лапами и без головы.

Батутовна уперлась взглядом в птицу.

– Это та, что лежала в их морозилке еще прошлой зимой? – спросила она.

– Продавщица сказала, что свежая, вчера еще паслась. – Анатоль не ждал, что ему поверят. – И пакет апельсинового сока «Добрый». Больше там ничего не было.

Батутовна понюхала утку, уперла мучные руки в бока и скомандовала:

– Мочи ее в ведре. Запеку в тесте с яблоками и изюмом.

Анатоль повиновался. Яблоки хранились под диваном, завернутые в газету еще с лета, изюм – чудеснейший, жирный, высушенный и выпестованный своими руками в осенние рыжие дни – был расфасован в полотняные мешочки, согласно сорту, и развешан по стенам.

– Уже глотаю слюнки, – поддакнул зять и кинулся отбирать фрукты.

Легли они под утро, проснулись в семь. Среброяйцевый Хосе метался по двору в предвкушении знатного обеда. Запахи разносились по всему острову. Утка к рассвету отмокла, сначала в воде, потом в апельсиновом соке, была разложена на столе, прооперирована, нашпигована рисом, яблоками, виноградом, сморщенным, как лицо Батутовны, и, наконец, туго зашита ловкими движениями Анатоля. Теща обложила ее пышным тестом и причмокнула:

– Не утка – невеста!

Духовка стала продолжением свадебной церемонии синей птицы и ее переходом из забытого трупа в деревенском магазине в статус вожделенного идола на праздничном гулянье.

Стрелки близились к десяти утра. Первый катер на подушке причалил из города к острову. Анатоль побежал к пристани встречать Олеську, а Батутовна – свежепомытая, в чистом платье и переднике – любовно разглаживала розовую скатерть на столе и нервно смотрела в окно.

Анатоль вернулся понурым, несолоно хлебавши.

– Не приехала, – выдохнул он.

– Когда следующий катер? – вперилась в него Батутовна.

– Через два часа. Следующий и последний на сегодня.

– Леська приедет на нем, – заключила теща. – Она же никогда рано не вставала. Она же соня, к часу дня по выходным не добудишься!

В глазах Анатоля коротнула надежда.

– Это правда, – засуетился он. – Олеся приедет, обязательно приедет!

Два часа они маялись, пикируясь друг с другом и раскаляя и без того напряженную атмосферу. За 15 минут до прихода катера Батутовна вновь засунула утку в духовку, чтобы та вернула утраченный жар.

Анатоль кинулся к пристани. Теща кусала ногти. Хосе наяривал вокруг будки и нервно скулил. Он остро чувствовал несправедливость этого мира и неоправданность надежд. Старые часы на стене мучительно мариновали время. Наконец дверь открылась. Анатоль рухнул на колени и затрясся всем телом, облапав ладонями лицо. Батутовна тоже упала перед ним, точно в храме пред образами, и начала наглаживать лысеющую голову зятя.

– Ничего, ничего, сынок. Пойду утку из печки выну, подсохнет.

– Какая, на хрен, утка! – внезапно заорал Анатоль. – Кто вообще решил, что ее надо готовить? Кто придумал, что Олеська приедет? Ктоооо???

– Так ты и придумал, – пятясь к стене, залепетала Батутовна, – кому ж еще такая мысль пришла бы в голову? Что доченька приедет в начале весны, еще и урожай не созрел, не позагорать, не искупаться? На кой черт она сюда припрется, петух ты безмозглый…

Глава 15 Баттл третий

Мизансцена третья. Анатоль коброй кидается к духовке, с воем «чойтова утка!». Батутовна, понимая, что плоды ее бессонной ночи сейчас отправятся на помойку, резко прижимается попой к плите и кричит: «Пшел вон, сволочь!» Зять пытается отодрать ее круглое тело от печки, но она ловко вырывает из-за спины сковороду и шарашит ему по темечку, которое еще минуту назад ласково гладила заскорузлой ладонью.