Ген Рафаила

Палашка вскрикнула, забыла об агрономе и начала метаться взад-вперед, собирая манатки. Алтан кинулся за ней. Сигналя и тормозя, состав долго тянулся через короткий перрон. Чета Оболенских, не вспоминая о том, что было минуту назад, вслух считала вагоны.

– Восьмой за платформой! – заорала Палашка, и они кинулись по направлению к шаткой лестнице. Сбежав вниз, захрустели щебенкой, пытаясь уловить раскрытую дверь.

В одном вагоне наконец тамбур был распахнут, на его краю стояла толстая проводница и жадно курила.

– Нас, нас возьмите! – кричал Алтан, подсаживая жену под попу и пропихивая за ней тюки и сумки.

Сам он, сильный, юркий, уже на ходу уцепился за перила, подтянулся и скрылся внутри вагона. Состав снова страшно загудел и начал разгоняться, будто стыдился таких полустанков и пытался поскорее с ними расшаркаться.

Прильнув к грязному окну, последнее, что видела Палашка, – абрис сосновых верхушек, залитый солнцем перрон и незадачливого агронома без шапки и рукавиц. Он сидел на платформе, подтянув к себе колени и обхватив голову руками. Вслед уходящему поезду Данила Константинович Соловьев не смотрел.

* * *

Долгими вдовьими вечерами она потом размышляла, могла ли по-другому сложиться ее жизнь? Было ли у нее право на счастье? Почему она не поймала это счастье за хвост?

Образ Данилы-агронома со временем очищался от черных точек на носу, плохого запаха изо рта, вялых объятий, постных разговоров и прирастал умом, смыслом и могучей любовью, красоту которой решило на прощание подчеркнуть само солнце. А она, слепая, глупая Палаша, не разглядела эту любовь, не почуяла сердцем.

Звон колечка о перрон стоял в ее ушах до самой старости. С Алтаном у них вообще не было обручальных колец – непосильные траты.

Палаша представляла, как лежит оно, серенькое, среди щебенки на железнодорожном полотне. Стучат поверх него колеса товарняков, скорых и пассажирских составов, ломает его время – сначала на половинки, на четвертинки, на мелкие кусочки, а потом и вовсе стирает в пыль.

Так, в пыль стерлись и ее воспоминания. До тех пор, пока на Острове Рафаила на ее кухонном столе не появилась эта серебряная побрякушечка, 60 лет спустя, после убийства мужа, после детей, после внуков, после двадцати тысяч ночей, думаных-передуманных о добре и зле, о справедливости и наказании, о счастье и горе… и еще черт знает о чем…

Глава 20 Дацан

– Так в чем проблема? – изумился Андрюша, отряхнувшись от бабушкиного повествования. – Давай пригласим его сюда!

– Вдруг опять вспыхнет любовь и ты будешь счастлива? – подхватил Хуан.

– Ну да, обратный адрес есть. Я напишу письмо, куплю билеты на осень… – Красавцев решил не отрываться от коллектива.

– Какую, на хрен, осень, пусть сейчас приезжает, пока лето не прошло! – разгорячился Андрей.

– Дык пока письмо дойдет до Курумкана, пока обратно, – чесал голову Анатоль.

– Какой Курумкан? Вы в мезозое живете, что ли? – вскинулся внук. – Я вам его сейчас в два счета в соцсетях найду, интернет только поймаю.

Батутовна заерзала, словно на электрическом стуле.

– Не, пацаны, не гоните коней… – она комкала полы халата, как школьница у доски. – Мне восемьдесят три года, я уже не та…

– Да вот он! – воскликнул Андрюша, перебирая большими пальцами по экрану смартфона. – В контакте, живой и здоровый – Данила Соловьев, директор агрофермы, Курумкан.

Батутовна нацепила очки, которые сделали ее глаза втрое больше, и уткнулась в телефон внука. На аватарке стоял молодой Данила Константинович, в широких штанах и майке-алкашке, на берегу реки, с удочкой. Фотография была черно-белой с трещинками, агроному на ней точно не исполнилось и тридцати.

– Какой чудесный, – всхлипнула Батутовна. – Ровно таким его и помню.

– Да, фоточка старенькая, давай галерею посмотрим, – предложил Андрей. – Может, он там сегодняшний, с детьми и внуками?

Но в галерее ничего на современный облик агронома не указывало. Данила Константинович постил закаты, рассветы, поля, деревья, птичек и облака.

– Романтик, – заулыбалась Батутовна.

– Ну что, пишем в личку? – спросил Андрюша.

– Да подожди ты, дай в себя прийти, – одернула его бабка. – Хуан, принеси тонометр. Сердце ща выпрыгнет.

* * *

Агроному все же написали. Сеть долго зависала, но на следующий день пришел ответ: Данила был готов выезжать хоть завтра. Батутовна приказала – через неделю.

Красавцев взял билет на поезд (самолет в три раза дороже), а Пелагею Потаповну отправили на всевозможные спа-процедуры, которые на Острове Рафаила предоставляла местная косметологша Адель Петровна. Она жила через три дома, делала маникюр-педикюр, стрижку-окрашивание, пилинг-массаж, гоммаж-татуаж и так далее.

В общем, Адель была готова ко всему, но клиенты весной-летом ее не баловали. Люди сажали картошку, пололи сорняки, подхватив волосы панамками, платками, трусами, и о цветовой гамме того, что венчало голову, думали меньше всего. Поэтому визит Батутовны, попросившей сделать ей «полнейший ажур», окрылил Адель Петровну и занял ее руки на четыре дня.