Ген Рафаила

Утро было прекрасным. Батутовна озвучила его художественным матом, характерным для профессиональных литераторов, и поросячьим визгом, свойственным старухам ее поколения. Первый относился к смрадной колбасе с великолепным подшерстком плесени, второй – плешивой кошке с богатым потомством.

– Твою мать, придурок! – кричала она, прорываясь в сон Анатоля высокими нотами. – У нас что здесь – зоопарк? Вези обратно эту шалаву, иначе я утоплю ее вместе с выводком!

– Вы сейчас о кошке или о колбасе? – осведомился Красавцев, возникнув в проеме двери в пучке ослепительного солнечного света.

– Колбасу ты точно подменил, сволочь, – пенилась теща, – не могла она так испортиться! А кошку – сейчас же в Волгу! Она сожрала фарш, который я приготовила для котлет.

– Кстати, пляшите! – не обращая внимания на вопли, воскликнул Анатоль. – Вам письмо! Нет, аж восемь писем!

Он достал из брошенного на крыльце пакета пухлую пачку корреспонденции и поднял над головой:

– Из вашего почтового ящика, между прочим!

– Иди ты! – мгновенно остыла Батутовна. – От кого? Непогашенные кредиты? Судебные приставы? Мошенники?

– Мрачно вы мыслите, мама!

Анатоль поднес к глазам конверт и по слогам произнес:

– Со-ло-вьев Д. К. Республика Бурятия. Ку-рум-кан. Это кто?

Батутовна окаменела. Закрыла глаза ладонями.

– Данилка Соловьев, агроном… Моя первая и единственная любовь…

– Вот так пассаж, – обалдел зять.

Образ тещи со словом «любовь» не вязался у него никак.

Батутовна тут же забыла о кошке и колбасе, водрузила на нос очки и села за стол. Она разложила письма по датам – первая любовь, оказывается, начал телеграфировать год назад – и аккуратно ножичком вскрыла первый конверт.

Слепо елозя пальцем по мелким буквам, Батутовна то наклонялась, то отдалялась от строчек, пока не вспотела и не бросила бумагу на стол.

– Ни хрена не вижу. Прочитай! – попросила она Красавцева.

– Три условия. – Анатоль начал загибать пальцы: – Колбасу – в помойку, кошку – на ПМЖ, меня – покормить завтраком.

– Черт с тобой, – согласилась Батутовна. – Садись, жри. Шалаве своей еду будешь покупать сам.

Так махровая колбаса была выброшена, трехцветная кошка оставлена и названа Шалавой, а несколько вечеров подряд в компании Анатоля, Хуана и Андрюши были посвящены разбору бисерного почерка первой любви Батутовны. Писал агроном так, будто разговаривал с соседом, которого не видел ровно пять минут. О том, как его обокрали в магазине, недовесив говядины. О том, как вспух старый паркет после залива соседей. О том, как повстречал некоего Кольку и удивился наличию у того качественной вставной челюсти.

– Зачем мне об этом знать? – удивлялась Батутовна, но просила читать дальше.

Наконец, в перечислении монотонных будней бурятского агронома, дошли-таки до последнего письма. Оно было более пухлым, и когда Анатоль вскрыл его ножницами, оттуда что-то выпало и звякнуло об пол.

Хосе, Рафик и уже полноправная нахлебница Шалава кинулись на звук и заелозили мокрыми носами по стертым половицам. Андрюша, как самый молодой, юркнул под стол и достал простенькое серое колечко, гладкое, без изысков. Положил на стол, как некий оберег, и убрал руки на колени.

Все вопросительно смотрели на Батутовну. Она вдруг хрюкнула и неожиданно, как пробитый шланг, зарыдала. Никто и предположить не мог, что в старухе на девятом десятке спрятано столько слез. Они лились по морщинам на скатерть майским дождем из водосточной трубы.

Мужчины, как всегда неловкие и беспомощные в момент женского плача, сидели истуканами. Первым разморозился Хуан, обняв Батутовну за плечи и спросив, в чем дело.

– Читайте, – всхлипывая, махнула она рукой.

Андрюша, самый глазастый, развернул двойной листок в клетку и торжественно начал:

– Дорогая Пелагеюшка!

– Ну, наконец-то, – хлопнул по столешнице генерал, – а то все Пелагея Потаповна, да Пелагея Потаповна.

– Пошел сегодня в магазин за хлебом… – продолжил Андрей, разочарованно оглядев компанию, – да он задолбал своими тупым похождениями!

– Пропускай, читай последнюю страницу, – сообразил Хуан.

– …Я на пенсии, жена моя давно умерла, дети уехали в столицу и совсем не навещают. Я грущу и вспоминаю нашу единственную встречу… И да, храню колечко, которое так и не надел на твой тонкий пальчик… Надеюсь, что ты жива и здорова, и, если даст Бог, мечтаю с тобой увидеться… твой Данилка…

– Опа! – Красавцев громко почесал висок. – Вот это поворот!

Батутовна все еще истекала слезами, пытаясь натянуть на жирненький мизинчек небольшое кольцо.

– Рассказывай! – вдохновился Хуан. – Ты должна нам все рассказать!

– Неси гитару, – растерла красные глаза старушка, и все заерзали на своих табуретках в предвкушении.

– Это будет блокбастер? Мелодрама? Янг эдалт [11]? – возбудился Андрюша.

– Это будет инструкция для идиоток, – вздохнула Батутовна. – Налейте мне рюмашку…

Глава 19 Агроном

История была проста, как серебряное колечко. Агроном возник в ее жизни на фоне сибирского периода одновременно с Оболенским и являл собой прямую противоположность бесноватому военному.