Ген Рафаила

Матери своей Олеська, конечно, ничего не рассказывала – ни о том, что ночуют они у друзей или в стогах сена, если лето; ни о записке, ни о Рафовых обещаниях. А обещал он свозить ее к морю, в Сочи. На целый месяц. В лучший санаторий. Олеська была не против, но не понимала, где возлюбленный найдет деньги. Все-таки это много дороже, чем легенькие золотые сережки.

– Не тужи, – отвечал он, сверкая бесовскими зрачками, – я заработаю. Я знаю, что делать.

Мало-помалу время шло, мерещилась зима, из-за отсутствия площадки для любви, а проще говоря, квартиры, встречаться стало все сложнее, чувства стали угасать. Раф кормил ее мороженым и мечтами о Сочи, но Олеська начала подмерзать. Очевидно, что десерта не хватало. Нужны были основательные горячие блюда. Она чаще стала строить обиженное личико и говорить дерзкие слова. Баилов терпел, утешал, дарил бусики. Но все это уже не работало. Тогда в разгар очередной истерики он дал ей пощечину. Было это на главной площади Оболтово, возле памятника Ленину, перед зданием администрации. Олеська отлетела, как теннисный мяч, поддетый ракеткой. Метров на пять. Она знала, что Раф сильный, крайне сильный. Но в эту минуту ее ударил не Раф. Это был кто-то намного более хищный, могучий, злой, не имеющий человеческого облика.

Олеська вспомнила слова матери, и ужас затмил боль от затрещины. Она была слабее мамы, она не смогла бы метнуть нож в Рафа Баилова.

Тот подошел, подал ей руку. Олеся хотела его оттолкнуть, но страх не позволил. Она протянула ладошку, и Бес рывком поставил ее на ноги. Ундина отвернулась. Он притянул к себе, обнял и прошептал прямо в ухо:

– Вот видишь, что бывает с девочками, которые капризничают…

* * *

Этот случай вместе с запиской и кованой дверью попал в ту же темную комнату, под тот же тяжелый замок, который в мозгу блокировал все Олесины «непонятки». Она не стала разбираться, кто прав, кто виноват, просто кинула все на заброшенный чердак своего сознания.

Отношения наладились, зима худо-бедно прошла, весна припудрила синяки и отеки на людских лицах, подкрасила губки измученной земле тюльпанами и бордовыми пионами.

Как-то вечером Раф подъехал на своем такси к школе, вышел, открыл дверь перед Олеськой, церемонно посадил ее на переднее сиденье.

– Странный запах, – покривила носом Олеська.

– Все для тебя, – Раф сделал широкий жест, обращая внимание на внутреннее убранство салона.

Олеська ахнула. Задние сиденья, коврики, передняя панель, коробка передач желтой в шашечку «Волги» были усыпаны лепестками роз. Густо, в несколько слоев.

– О боже! – прошептала Олеська.

– И это для тебя! – Раф веером разложил на ее коленях красные банкноты. – Здесь Сочи. И Гагры. И Крым. Все, что ты захочешь.

– Но ведь море еще холодное…

– А мы нагреем его своей любовью, – целовал ее волосы Баилов. – Поедем прямо сейчас, проведем там целое лето.

Олеську вдруг затошнило. Лепестки роз пахли упоительно, но сквозь них прорывался еще какой-то запах, провоцирующий рвоту.

– Я бы с удовольствием, Рафчик, – сказала она, бледнея. – Но мне никто не даст отпуск в конце учебного года. Давай дождемся хотя бы июня.

– Увольняйся, – приказал Баилов. – Завтра утром уволишься, а вечером уже понесемся по трассе.

– Что за спешка? – возмутилась Олеська. – Почему ты так давишь на меня? Дай мне спокойно завершить дела!

– Издеваешься? – взревел таксист. – Мы мечтали об этом с первого дня знакомства! Ты хоть что-то сделала ради этого? Хотя бы пальцем пошевелила? Это я заработал деньги, я пахал по ночам после смены, мотался в город каждый день!

– Да к черту твои Сочи! – зарыдала Олеся. – Уже не хочу никуда ехать! Оставь меня в покое!

Она инстинктивно закрыла голову руками и была права – удар кулака обрушился сверху на темечко, но попал на тыльную сторону ее ладоней.

Олеська рванула дверь, чтобы выскочить из машины, Раф схватил ее руку, передавив сосуды и вызвав болевой шок.

– Помогите!!! – заорала она не своим голосом в открытое окно.

От неожиданного крика Баилов на секунду ослабил пальцы, и Олеська вырвалась из салона. На ее счастье, мимо шла компания крепких мужиков, она просочилась сквозь них и через двор понеслась на параллельную улицу. Чуть не попав под машину, остановила взмахом руки какую-то белую «копейку» [15] и назвала адрес матери.

– Что с тобой, красавица? – изумился белобрысый водитель. – Ты от преступников скрываешься?

– Поссорилась с парнем, он взбесился, – Олеся показала свое плечо с бордовым кровоподтеком. – Умоляю, проводите меня до самого крыльца!

– Да с радостью, и денег не возьму. Давай завтра встретимся?

– Хорошо, хорошо, встретимся, только проводи до дома…

* * *

Впервые в жизни Олеська выложила матери все. И про записку, и про дверь, и про рукоприкладство Рафа. Рыдала у Батутовны на коленях, целовала ее руки, обнимала, гладила увядающие щеки и плечи.

– Мамочка, я боюсь… Помоги, мамочкаааа…

Пелагея отреагировала резко.

– Завтра едем в город, в управление милиции, или как его там! Только попробуй пожалей своего любовничка! Расскажешь им все как есть!