Ген Рафаила

– Долго ты нас еще будешь подставлять? – подняла на него глаза Олеська.

– О чем ты?

– Ваша встреча должна была состояться двадцать лет назад, когда я рассказала тебе о записке его отца Икара. Долго ты будешь держать в заложниках меня, Андрея, Хуана? Может, уже назначишь ему встречу на равных? Один на один? Или будешь трястись до конца жизни, прикрываться своими погонами, лампасами?

– Ты стала жестокой, Олеся, – усмехнулся генерал. – Жестокой и чужой.

Она ничего не ответила, положила в сумочку кошелек и телефон, вызвала такси и уехала в больницу к сыну.

Глава 30 Вдвоем

Здоровью Андрюши ничего не угрожало. Олеська была на связи с врачами. Анатоль не посчитал нужным больше находиться в городе. Жена нанесла ему неожиданные удары. Он был оскорблен и уязвлен.

Уезжая, Красавцев остановился перед шкафом, которым по-детски гордился, включил внутреннюю подсветку и достал два ножа. Они были его любимчиками. Первый – офицерский эмвэдэшный кортик с золотой советской звездой на ножнах, от которой во все стороны до самой рукоятки расходились лучи славы. Второй – старинный кинжал – хиршвангер, немецкий егерский нож с рукоятью из кости и травленым рисунком на клинке – бегущие от охотника олени, кабаны и косули. На ножнах крепились металлические желуди, такие достоверные, будто только снятые с осеннего дуба. Дернув за их шляпки, можно было мгновенно обнажить клинок.

Оба ножа Красавцев уложил в сумку с провизией, купил на рынке арбуз и отправился на тот берег Волги.

Не успев причалить, генерал увидел Батутовну. Она стояла на мокром песке в ситцевой юбке, закрученной узлом на уровне колен. По всему полотну кляксами распластались дурацкие ромашки. Тяжелые ноги заканчивались оранжевыми кроксами. Бабка держала ладонь козырьком и всматривалась в пассажиров «Омика».

Анатоль отметил, что от одиночества и нервов она постарела еще на десять веков.

Красавцев сошел с трапа и обнял тещу.

– Вы что, дежурили здесь целыми днями? – спросил он.

– Да нет, сердце почуяло, что ты сегодня приедешь, – призналась Батутовна. – Тяжело тут одной. Хоть волком вой.

Они пошли к дому, вверх по горе, и генерал втянул носом воздух.

– Пахнет осенью, – опередила его теща. – Еще конец июля, а лес пахнет грядущим увяданием.

– Это правда, – ответил Анатоль. – Ну ничего, впереди апогей виноградного сезона, свежая картошечка, наливные яблочки.

– Если доживем, – вздохнула Батутовна.

– Без вариантов, – отрезал генерал.

Навстречу им выскочил радостный Хосе, виляя остатком хвоста. На крыльце, мешая ступить, в ноги кинулись кошки-подхалимы. Сели за стол, теща мастерски прооперировала арбуз, развалив его на одинаковые красно-зеленые треугольники. Генерал впился зубами в алую мякоть и застонал.

– Как вкусно вы его режете! – польстил он теще. – Кусочки прямо сахарные, аккурат умещаются во рту, сок по роже не течет.

– Эт не я, – расплылась в улыбке Батутовна, – это нож хороший. Импортный. В семьдесят третьем году его купила, в Москву ездила как лучший школьный литератор. Вишь, написано «нерж. сталь».

– Дык по-русски же написано, – заметил Анатоль, стуча пальцем по широкому лезвию. – Откуда импорт?

– Не, наши так не сделают, – уперлась бабка. – На ручку посмотри! Белочка – как живая!

Батутовна протянула Анатолю нож липкой, измазанной рукояткой вперед. На черном пластике выпуклым рисунком красовалась белка с шишкой в лапах.

– Возьми в руку, знаешь, как удобно в ладони лежит? – хвасталась она.

– Да ну на хрен. Нож как нож, – брезгливо поежился Красавцев. – Вон смотри, у меня какие!

Он достал советский кортик с хиршвангером и разложил на столе. Батутовна повертела их в руках, пощупала желуди, пощелкала туда-сюда ножнами.

– Фигня все это. Баловство. Денег тебе девать некуда. Вон посуду помой и не задавайся. – Пелагея смачно выплюнула черную косточку на стол и, хлопнув дверью, ушла в свою спальню.

* * *

Они снова зажили как раньше, в ежедневных нехитрых хлопотах, огрызаясь и лая друга на друга, и тут же углублялись в воспоминания, выпивая каждый вечер стаканчик виноградной бражки за Рафика и молясь о том, чтобы Хуан одумался и вернулся обратно.

Без испанца Волга как-то обмелела, лес пожух, рафаиловцы повесили носы. Никто не трогал его фотоловушек, не разрушал развешенных на деревьях приборов. Анатоль ежедневно снимал с них показания и записывал в толстую тетрадь времен СССР, которую Батутовна достала из бог знает каких загашников.

Зачем он это делал? На что надеялся? Порой, слыша вечерами, как у соседей из динамиков рвутся опусы современных реперов и эстрадных див, Красавцев тоскливо опускал лицо в ладони. Ему не хватало серебряных переливов фламенко, не хватало дуэнде, когда кисть испанца одновременно металась по струнам и отбивала дробь по лакированной деке. Да и вообще, не хватало этого наивного, чистого, словно кусок заволжского льда, человека, так странно вросшего корнями в русскую землю и так неожиданно из нее вырванного.