Олеське казалось это чудовищной фальшивкой. Она уткнулась взглядом в шкаф напротив. Огромный, красно-коричневый, обитый по бокам железом под старину, с ручками в виде львиных голов и стеклянными створками. За ними одну половину пространства занимали полки, другую – кованые крюки, вбитые в массивную заднюю стенку. На крюках всех видов и мастей висели сабли, палаши, шпаги, шашки, секиры, ятаганы – как боевые, так и сувенирные. На полках лежали кортики, кинжалы, финки с великим разнообразием клинков, рукояток и ножен. Все это было гордостью Красавцева. Что-то ему дарили, что-то он покупал сам, посещая выставки мастеров, аукционы и частные кузницы. Сзади шкафа прятался выключатель. Когда приходили гости, генерал незаметно скользил ладонью по стене и одним пальцем нажимал потайную клавишу. Внутри полок загорался многоярусный свет, и вся коллекция вспыхивала, преломляя лучи в разном направлении. Посетители ахали и млели. Это было похоже на сундук сокровищ в фильмах про пиратов – непонятно, таинственно, волшебно… Красавцев и сам превращался в сказочного хранителя, готового бесконечно рассказывать о каждом трофее, пока слушатели не начинали зевать, а жена не приглашала всех в столовую на чай или шампанское.
Олеська звала этот шкаф убийцей. И не потому, что там находилось холодное оружие, возможно, принесшее смерть не одному путнику на земле. Этот шифоньер уничтожил ее мечту. Раньше на его месте стояла детская кроватка. Ореховая, с высокими стенками, утепленными пуховыми бортиками с собачками и динозавриками на нежной фланели. В ней рос Андрюшка. Олеся спала на диване рядом, а когда стали приучать сына к самостоятельности – в соседней комнате, отделенной ширмой. К моменту, как ноги и голова мальчика начали упираться в круглые прутья решетки, ему купили взрослую кровать, а Олеська осталась в младенческой комнате – одна с пустой колыбелью.
Она была уверена, что вскоре мальчишеская фланелька будет заменена розовыми цветочками и облаками и на месте Андрюшки появится девочка. Нежная, голубоглазая, с мягкими перевязочками на ручках и ножках. Олеська терлась о Красавцева и намекала ему, что она готова ко второму ребенку. Но тот отшучивался, мол, давай отдохнем. Еще не отошли от бессонных ночей, впереди Андрюшина школа, подготовка, курсы. Кто будет с ним заниматься? Его мать отошла в мир иной, а Батутовна в жизни не приедет и не поможет – она командует оболтусами в своей оболтовской школе.
Олеська пережидала месяц-другой, а потом опять ластилась к мужу: давай родим девочку, такой будет красавицей! Генерал обнимал ее нежно, целовал в макушку и снова посмеивался: у него уже есть дочь, ему хватит. А Олеське стоит поберечь божественную фигуру, которую не удалось испортить даже настырному Андрюше.
В общем, месяц за месяцем, год за годом ничего не менялось. Сын уже ходил в среднюю школу, а муж бурчал, что ему негде хранить свою коллекцию оружия. Однажды, после какого-то праздника и доброй выпивки, в постели он спросил ее:
– Сделаешь мне подарок на день рождения?
– Конечно, какой? – Жена была заинтригована.
– Можно, я закажу себе шкаф для своих сабелек и ножичков?
– Какие проблемы? Заказывай! Только при условии: мы родим девочку.
Казалось, все было решено, ночь прошла бурно, а на следующий день Олеська уезжала в Египет – поплавать с рыбками в Красном море. Красавцев моря не любил, да и отпуск ему не давали, потому жена отправилась с Андрюшей и подругой, у которой тоже был сын.
Две недели Олеська загадочно улыбалась, пряталась от солнца, купалась только на рассвете и закате, нюхала красные цветы, не ела острого в ресторане, не отвечала на заигрывания арабов.
Подруга только поднимала бровь:
– Ведешь себя как блаженная. Не беременна ли, матушка?
– Все возможно, – смеялась Олеська и уже в мечтах тискала крошечную девчушку, похожую на нее.
У нее не будет тротиловых арыков – только чистейшие моря, не будет перештопанных крест-накрест платьев на вырост – только воздушные наряды принцессы, не будет котлет из бумаги в школьной столовой – только здоровое питание, не будет старых лыжных ботинок из бычьей кожи, в которых она, Олеська, за неимением никакой обуви, вынуждена была ходить и в школу, и на свидания, – только сандалии из тончайшей замши и лайковые сапоги.
В таком воздушном, порхающем состоянии она вернулась с Андрюшей из Египта и остолбенела, как инок, увидев перестановку, совершенную Анатолем. В детской комнате, ее любимом, нежном, пахнущем грудным молоком пристанище, на месте кроватки с динозавриками стоял массивный – встроенный от пола до самого потолка – шкаф из красного дерева. Обитый металлом сверху и вместивший в свою пасть целый склад оружия, он был похож на дорогой гроб.
Муж радостно щелкнул выключателем, и клинки озарились светом, идущим словно бы изнутри дамасской стали.
– Где кроватка? – произнесла Олеська дрожащими губами.
– Я выбросил ее, – не чуя подвоха, радостно ответил Красавцев, – столько лет занимала столько места!