Гендальев

– И вот ещё что, Лиза. Прости, если это прозвучит грубо, или прямолинейно. Я думаю: нам надо расстаться.

– Я что-то сделала не так?

– Нет конечно. То есть, я хочу сказать…, ты понимаешь… во-первых, я больше не зарабатываю. Сейчас я продам машину, и деньги будут только убывать, а кем я будут дальше, я пока и сам не знаю. Ты молодая, красивая, но тебе уже пора думать о семье, если тебе она нужна. А тебе она нужна, я ведь знаю. И со мной у тебя никогда семьи не будет.

Она восприняла его прямоту хладнокровно, спокойно собрала свои вещи, он помог ей перенести сумки и усадил в такси.

А потом они попрощались и всё.

Всё то, что раньше казалось трудным, стало для него теперь обыденным и техническим. Жизнь, словно утратила все свои надуманные сложности и страхи. И всё это лишь потому, что оказавшись однажды на краю, побывав на тонкой грани, за которой следует смерть – он осознал всем своим животным началом, всем своим первобытным чутьём. Он осознал насколько всё хрупко и временно. И он не мог после этого продолжать отдаваться течению жизни по чужому сценарию. Ему больше не нужен пафос и воображаемое величие. Ему наплевать на мнение социума и «обычаи делового оборота». Остаток его дней будет принадлежать лишь ему и только ему.

Оксана, узнав о его решении, предложила ему переехать к ним в деревню и заниматься вместе с их семьёй сельским хозяйством. Он надолго задумался тогда и после паузы ответил:

– А, знаешь, может я так и сделаю, но чуть позже.

Потом они сидели втроём, пока четырёхлетний племянник спал в комнате, и обсуждали бессмысленность правоохранительной системы в том виде, в каком она существует. Всех их объединяло одно прошлое и одно решение: покинуть раз и навсегда, этот пиратский корабль.

– С другой стороны, – авторитетно вещал Александр, упёршись огромными локтями в столешницу, – совсем без юриспруденции ведь тоже нельзя. Преступники всякие, знаешь ли. Куда людям обращаться, когда их избили и ограбили на улице? И что потом делать с этими уголовниками, когда их поймали. Отпустить просто и всё? Идите с богом, ребята и не грешите больше. Как Лев Николаевич Толстой завещал, в своём непротивлении злу насилием.

– Нет, ну конечно, совсем без правоохранения нельзя, – сказала Оксана. – Но всё же, существенную часть можно было бы и упразднить. Взять хотя бы гражданское право. Все эти бесконечные суды между соседями, которых затопили, всякие эти бракоразводные процессы и прочее. Всё ведь это можно решать между собой, в порядке диалога.

– Можно, да невозможно, – возразил её муж. – Дело всё в людях, Ксюша. Как прикажешь договариваться с пьяным неадекватом, который просто берёт и бьёт в морду вместо извинений за то, что затопил. А бракоразводные… тут уж ничего не поделаешь, когда дело касается будущего ребёнка, дело здесь уже не личное, а общественное. Ведь если он вырастит не у того родителя, у которого следовало и получится в итоге очередное моральное чудище, гадить оно станет уже не только папе и маме, но и всем окружающим.

Гендальев усмехнулся и сказал: