Гендер в советском неофициальном искусстве

ГК: Нет, в тот момент я ни об одной нашей девушке не мог бы сказать, что она может стать феминисткой. Ну, например, в Горкоме была такая художница Марина Герцовская, которая рисовала туманных обнаженных женщин, и это была ее любимая тема. Но мной это воспринималось так же, как странные животные Валентины Кропивницкой, это любопытно, но не более того. Кстати, я недавно об этом размышлял и вспомнил, что у меня были работы, связанные с гендерной темой. Я, конечно, не рассматривал их тогда как таковые, а могу сказать это о них лишь постфактум.

Первая работа на эту тему, вероятно, «Фрагментарный автопортрет» 1983 года; она была выставлена на выставке «АПТАРТ за забором». Это был двухсторонний фотоколлаж с рисунками и надписями из частей мужского и женского тела вместе. Я вспомнил гермафродитов, увидел тела мужчин и женщин как одинаковые и обыграл эту тему. Вероятно, получился некий андрогин. И еще там был текст, что-то вроде «Господи, неужели ты не узнаешь меня, это же я!». Потом была серия, после просмотра которой, кажется, Анна Альчук сказала в «Роднике», что я чуть ли не главный феминистский художник, потому что я вдруг стал исследовать женскую тему, психологию женщины. Сначала у меня были два фотоальбома. Первый назывался «Порноэзия», там были эстетские фотографии с девушкой в маске и переделанная в скабрезную классическая поэзия. Второй альбом «N.N.» – про молодую девушку, десятиклассницу, которая влюбляется и пишет романтический дневник в духе Тургенева, а фотографии были, напротив, весьма «зовущими». Оба альбома строились по принципу контраста.

Позже была сделана работа «Частные разговоры». Это человек-крест, складывающийся из отдельных фотографий частей тела, на коже были написаны бытовые микродиалоги между мужчиной и женщиной, вроде «Пойдем завтра к Коле видео смотреть? Все придут…», на что мужчина отвечал «Все старики стали после Сотбис невротиками». И так по всему телу. Работа была двухсторонней и имела форму креста, она выставлялась на «Перспективах концептуализма». В общем, меня интересовала тогда тема мужчины и женщины, их взаимопонимания, общения, разницы мировоззрений, психологии отношений. Я не сказал бы, что в тот момент эта тема была для меня гендерной, но разница между полами меня определенно интересовала. Была еще работа «Жаворонок» из большой серии моих концептуально-эротических работ. И одна моя приятельница-психолог, посмотрев на эту работу, объявила мне, что я женщин не люблю. Значительно позже, уже в 1993 или 1994 году, Анна Альчук предложила сделать с ней работу-перевертыш «Двойная игра», тоже на тему взаимозаменяемости и подобия мужчин и женщин. А после этого я, наверное, больше этой темой не занимался, хотя у меня была еще какая-то графика, и я даже в заказных фотографиях обыгрывал тему смены мужских и женских ролей в любовных отношениях.

ОА: Сейчас, когда кто-то произносит слово «гендер», то окружающие сразу представляют, что речь в дальнейшем пойдет о женщинах, но ведь мужчина тоже осознает собственный гендер. Происходило ли в 1980‐x осознание гендерных стереотипов?

ГК: Стереотипы существуют помимо нас. Скажем, в Канаде на меня оскорбились женщины-коллеги, когда я без всякой задней мысли сказал, что лучше опишу для студентов устройство автомобиля, а они могут взять другие темы. Меня обвинили в сексизме. Для Москвы это – заоблачный бред, а там – борьба за равноправие. А в МК, который, кстати, вовсе не случайно был назван «романтическим», был другой стереотип: сексуальная тема навсегда была закрыта, ее не существовало. В 1970‐е мы ее сублимировали, все были друзьями, важна была дружба и работа, но при этом все непрерывно женились и расходились, и это воспринималось совершенно естественно. Скажем, если взять такого художника, как Владимир Янкилевский, то он не принадлежит к МК. Он был в 1970‐е очень интересен мне и другим с точки зрения пластики, и просто потрясал меня своими гигантскими работами, но в его графике эротическая линия доминирует и прослеживается с самых ранних этапов. А у нас, наоборот, была полная тишина и высокие материи – многие увлекались дзен-буддизмом и прочими аскетическими учениями. Поэтому в 1980-е, когда я стал делать работы с обнаженными девушками, это часто встречало непонимание в нашей среде. Работа с китчевыми образами воспринималась буквально. Хотя это как бы вещи параллельные прочим знакам и символам. И для меня это было еще и продолжением моих фотосерий. Но с «нетленкой» это не совмещалось.

ОА: А можно я спрошу, раз мы заговорили об «обнаженных» работах. В 1979 году Валерий и Римма Герловины провели перформанс «Зоопарк. Homo sapiens», в котором были полностью обнажены. Скажите, не помните ли вы – есть ли живые свидетели этой работы? Может быть, это обсуждалось в вашем кругу?

ГК: Меня в это время как раз не было в Москве, но, как мне казалось, кто-то все же был на него приглашен. Другое дело, что это могла быть очень небольшая группа.