Гендер в советском неофициальном искусстве

ОА: Воспринималось ли это обнажение как радикальный жест, ведь для концептуальной сцены это было далеко не характерным?

ГК: Конечно, воспринималось. Но как феномен, он быстро погас, так как продолжения у него не было, они вскоре эмигрировали. Вообще, наше искусство часто было «недоделанным», разве что у Ильи Кабакова можно найти четкую последовательность в разработке темы, он все доводил до конца.

ОА: Что касается Владимира Сорокина и повести «Тридцатая любовь Марины», это 1985 год, и на мой взгляд, это вершина развития эротической темы в концептуализме.

ГК: Да, для 1980‐x годов это было потрясающе. И тогда Володя пошел очень далеко, целиком его творчество я не стану обсуждать, а для того времени это было очень интересно. Понятно, что здесь всегда можно вспомнить таких писателей, как Генри Миллер, но Сорокин был «тоньше» и работал совсем в другой плоскости – совмещения разных языков, игры в «перевертыши».

ОА: Существовало ли в 1970–1980‐x (в МКШ) специфическое разделение на женские и мужские техники?

ГК: Это интересный вопрос, потому что однажды мы спорили об образовании, которое было у советских детей, особенно это чувствовалось в начальной школе, в которой все было ориентировано на девочек – на уроках труда мы что-то шили всем классом и даже ткали коврики. Мои приятельницы заявляют, что именно в этом ключ к феминизации мужчин, так как с ранних лет мальчиков заставляли думать, что мы все одинаковые и должны делать то же самое, что и девочки. Но в средней школе все-таки начинаются разделения. А что касается материалов, то действительно, кроме Марии Константиновой с ее замечательными подушками никто вроде бы ничего не шил. Да, еще Лариса Звездочетова тоже делала что-то с ковриками, панно, аппликациями.

ОА: У Лидии Мастерковой в работах 1960‐x были кружева, но они являлись найденными объектами и выполняли немного другую функцию.

ГК: Юло Соостер тоже использовал такие коллажи – на бумагу или холст приклеивал кружева от женских трусов. Называлось «очень сексуальные работы». Это вносило некоторый женский элемент в его строгий сюрреализм. Все остальные: и художницы, и художники, наверное, боялись тогда перейти в разряд ДПИ.

ОА: Существовали ли в ваше время специфические женские сюжеты, темы, техники? Как к ним относились?

ГК: Если говорить о сюжетах, у меня была одна такая работа, которая официально назвалась «Реклама». Там была приведена строчка из Сергея Михалкова: «Сын в первый раз целует мать, за это можно все отдать» и с открытки 1950‐x годов я срисовал женщину, держащую ребенка на фоне каких-то садов и лампочек, а мальчик и девочка держат слоган «Лучшие в мире товары в Детском мире!» Тема материнства всецело принадлежала соцреализму, там все было квотировано, а у нас было обычно что-то либо брутальное, либо абстрактное.

ОА: Делалось ли это в пику государственной идеологии и соцреализму как ее рупору? Или это не осознавалось как таковое?

ГК: Я думаю, что это не осознавалось, но проявлялось на бессознательном уровне. Потому что все очень четко понимали, что делать можно, а что нельзя. Даже в рисовании трав в полях можно было найти это противостояние МОСХу.

ОА: Существовали ли в вашей компании гендерные разделения – когда в одном доме / мастерской женщины и мужчины группируются и обсуждают разные специфические вещи (женщины – кухню или отношения, мужчины – искусство)? Осознавались ли они?

ГК: Нет, в нашей компании, может быть, это и было, но исключительно эпизодически. Кухня точно нет, а отношения – это прерогатива близких подруг. Конечно, иногда девушки могли сбиться в стайку и обсуждать что-то свое, и иногда они в меньшей степени участвовали в общей дискуссии (если приходили какие-либо композиторы, поэты или философы), но они всегда интересовались и желали присутствовать. Отметим, что это были все же не обычные девушки, а художницы! На наших бесконечных встречах 1970‐x годов была вообще полная демократия, все были молоды, и бытовые вопросы, вроде еды, тогда казались совершенно неважными, хотя какие-то естественные вещи в поведении девушек могли встречаться – застенчивость в новой компании, например.

ОА: Как вы сами можете охарактеризовать искусство женщин круга МКШ? Можно ли выделить что-то общее между разными художницами вашего круга – Ириной Наховой, Натальей Абалаковой, Еленой Елагиной, Марией Константиновой, Верой Хлебниковой, Надеждой Столповской?