Гендер в советском неофициальном искусстве

МЧ: Это не осознавалось изнутри. На пол авторов теоретических текстов не обращали внимание, потому что не это было важным, а сам дискурс (речь идет о времени тотального советского «искусствоведения»). Я могу комментировать 80‐е годы, тогда уже появились журналы «А – Я», «Мулета», «Континент» и другие, там были тексты Маргариты Тупицыной, потом появилась Сабина Хэнсген и так далее. К тому же, может быть, в дискурсе женщины и не участвовали, но были прекрасными художницами. Например: Надежда Столповская, Ирина Нахова, Мария Константинова, Елена Елагина, Вера Митурич-Хлебникова. Из старшего поколения – Лидия Мастеркова. Были творческие пары: Макаревич–Елагина, Абалакова–Жигалов, «Перцы». В этом закрытом сообществе разделения на пол вообще не ощущалось. Феминистику стали обсуждать, когда Виктор и Маргарита Тупицыны приехали из Америки в Москву во второй половине 90-х и стали эту тему активно продвигать. Анна Альчук заинтересовалась идеей феминизма и стала делать феминистские выставки, то есть это был дискурс, привезенный из Америки в наш круг. Декларируемая советской властью свобода женщин, равенство их с мужчинами, и эта государственная эмансипация была в нашем кругу признаком официоза, против которого мы были настроены.

ОА: Замечали ли вы, что в сборниках МАНИ нет текстов женщин-художниц? Исключение – Ирина Нахова (авторский текст к инсталляции «Комнаты»), Сабина Хэнсген (фотографии без текста), ваше имя как упоминание в тексте Сергея Ануфриева, Людмила Скрипкина (как имя в атрибуции работы) и Наталья Абалакова (как единственный соавтор текста). Женщинам не было интересно писать тексты?

МЧ: Надо понимать, что мы сейчас обсуждаем круг художников-концептуалистов, а не философский круг. Многие художники из этого сообщества – и женщины и мужчины – не писали теоретические тексты. Вы привели имя Милы Скрипкиной, соавтора Олега Петренко из группы «Перцы» – они оба не писали текстов и делали прекрасные работы.

ОА: Никита Алексеев говорит, например, о том, что, на его взгляд, существовало негласное разделение труда – мужчина теоретик, женщина – художник, соавтор.

МЧ: Да, даже у нас в группе «Медгерменевтика» все 10 лет действительно писали только мужчины, то есть Лейдерман, Ануфриев и Пепперштейн, создавали художественные проекты и в первую очередь дискурс. Когда Лейдерман ушел из группы, старшим инспектором сделали Володю Федорова (Федота), и он дискурсом тоже не занимался. У меня, в этой интенсивной творческой деятельности, совершенно не было претензии влезать в теоретизирование.

ОА: То есть ваше неучастие в дискурсе объясняется отсутствием амбициозности?

МЧ: Отсутствием интереса к этому.

ОА: Осознавался ли вами текст в качестве средства фиксации дискурса?

МЧ: Естественно, осознавался.

ОА: То есть неучастие в нем художниц было сознательным? Они понимали, что текст – средство «застолбить» себя в истории искусства, но сознательно не делали этого?

МЧ: Надо понимать, что в то время «история искусства» была другая, возможно, что в той истории был исключительно «мужской» дискурс.

ОА: Вы сейчас работаете в сфере, близкой к искусствоведению, соответственно, я могу предположить, что у вас есть некий интерес к теории и истории искусства. Когда он появился?

МЧ: Он был всегда.

ОА: То есть в 1970‐е или 1980‐е ваш интерес к теории не проявился?

МЧ: Он был всегда, но проявлялся опосредованно, через работы.

ОА: Был ли у вас интерес к соавторству?

МЧ: Да, был.

ОА: А с кем еще, кроме Сергея Ануфриева, вы работали в соавторстве?

МЧ: У меня была чудесная соавторка Ольга Зиангирова. С ней вместе мы делали работы – перформансы, видео, выставки.

ОА: Это уже в 1990-х? Насколько я знаю, Ольга Зиангирова в 1990‐x тоже входила в феминистский круг художниц, верно?

МЧ: Да.

ОА: В конце 1970‐x и в 1980‐е интерес к соавторству еще не созрел?

МЧ: Дело даже не в интересе, а скорее в возможностях. Возможностей не было. Было интересно находиться в самом этом кругу, встречаться, смотреть работы.

ОА: Сегодня интерес к соавторству причисляют к тенденциям 1970‐x годов, которые продолжились в 1980-е, тогда сложились и группа «Гнездо», и «ТОТАРТ», и даже «Коллективные действия».

МЧ: В семидесятых я была школьницей, училась помимо обычной школы еще в художественной, которая находилась на Красной Пресне, недалеко от Малой Грузинской. Мы с подругами ходили после занятий на многие выставки Объединения художников-графиков – «10 московских художников», «20 московских художников» и так далее, стояли в огромных очередях туда. А 1980‐е для меня – это период обучения и накопления знаний, почти как университет, хождение на акции, квартирные выставки, концерты и чтения – всевозможные мероприятия, количество которых интенсивно увеличивалось в перестройку, к концу 1980‐x годов.

ОА: На вашу работу или мировосприятие влияли работы таких западных художниц, как Джина Пейн, Вали Экспорт, Джуди Чикаго, Кэроли Шниман?