Гендер в советском неофициальном искусстве

ГК: Я не могу вывести отсюда единую линию. Я смотрю на своих сверстников и сверстниц, например: у кого-то есть дети, а у кого-то, и даже у большинства, детей нет. Художницы часто не хотели заводить детей, так как это мешало карьере. Но в то же время у других дети были, иногда по двое-трое, оттого единая картина снова не складывается и единой линии проследить невозможно. Те, у кого нет детей, когда-то говорили, что ресурсы нужно расходовать на творчество, и ведь хорошо, если у них сложилась эта самая творческая линия, а ведь сложилась не у всех, и что у них в результате? В том, что без детей женщина ожесточается, приобретает мужские черты характера, я абсолютно уверен. Но это опять вопрос эмансипации – для чего она нужна? И в результате все зависит от приоритетов, которые ставит перед собой женщина.

ОА: Расскажите, пожалуйста, о ваших проектах «Эти странные семидесятые» и «Переломные восьмидесятые». Как появилась эта идея? Почему уже в 2000-х?

ГК: Да, эта идея родилась около 2000 года, после долгого периода освобождения ума и отстранения от российской суеты.

ОА: Считаете ли вы этот проект формой архива?

ГК: Скорее мне хотелось создать материал, фиксирующий некий постфактумный уровень сознания, материал, который сможет послужить источником для исследователей. То, что стали писать в то время о прошедшей истории, очень часто отходило от истины довольно далеко, поэтому мне показалось необходимым многое объяснить и откорректировать. Я анализировал эту ситуацию во время жизни в Канаде: там я заметил, что какие-то моменты стали критиками радостно форсироваться, а какие-то забываться, ведь анализом контекста никто не занимался. Мне захотелось создать контекстуальную картину тех лет. С 1980-ми, возможно, я несколько перестарался; от каких-то текстов или персонажей можно было отказаться, но это всегда связано с неловкостью, и оттого, как говорится, возникли излишки.

ОА: Как собирался материал? Вы рассылали по друзьям и знакомым какой-то запрос или брали уже готовые тексты?

ГК: Я предлагал высказаться тем, кто мог самостоятельно писать. Или брал интервью.

ОА: Если да, то почему в них так мало женщин-художниц? Потому что их вообще мало?

ГК: Да, у многих я просил тексты, но получил по-разному мотивированный отказ. Ведь многие совсем перестали заниматься искусством в 1990‐е или позже; можно сказать, что они наигрались и сменили род деятельности.

ОА: Есть ли, на ваш взгляд, разница между мужским и женским искусством?

ГК: Наверное, если смотреть на некоторых художниц, то да. Фрида Кало, например, – это что-то особенно женское. Или Зинаида Серебрякова. С другой стороны, у многих художниц присутствует гендерная амбивалентность – нет выраженной гендерной идентификации. Наверное, никто не ставил такого эксперимента – к примеру, по стихам определить пол автора, хотя мне кажется, что это даже легче, чем с картинами. В фотографии подвизались многие женщины, уже в XIX веке Джулия Маргарет Камерон была выдающейся личностью – но у нее нет ярко выраженных женских тем. А вот у Салли Манн – есть. Нэн Голдин – женский аналог Мэпплторпа, но смягченный, лишенный его резкости и брутальности… Наверное, в целом, женщины хотят исследовать в своем творчестве какие-то близкие им вещи, как те же Маша Константинова и Ира Нахова. У нас в те годы не было гендерного вопроса, женщины воспринимались как «одни из нас».

ОА: Есть ли разница между женским и феминистским искусством?

ГК: Это именно то, что мы увидели в конце XX века. Вали Экспорт, Марина Абрамович, the Guerrilla Girls, наверное, у меня лично не вызвали особого интереса, но в дозированной форме это вполне любопытно.

Интервью с Марией Чуйковой

Олеся Авраменко: В своей книге «Коммунальный постмодернизм» Виктор Тупицын публикует статью «Если бы я был женщиной». Там он анализирует положение женщин-художниц круга МКШ и нового постсоветского пространства и утверждает, что мужчины не осознавали того, что дискриминировали женщин. Так ли это, по вашему мнению?

Мария Чуйкова: Мне кажется, это так. Советское общество было патриархальным и сегодняшнее во многом на него похоже. Андерграундный круг, разросшийся в 1980‐е годы, занимался построением собственного социума внутри чуждого и враждебного. И для того, чтобы существовать, были включены защитные механизмы, очевидно, они были сформированы по патриархальному принципу.

ОА: Осознавали ли вы, что в сборниках МАНИ от лица экспертов-теоретиков выступают всегда одни и те же персонажи: Сергей Ануфриев, Иосиф Бакштейн, Юрий Лейдерман, Илья Кабаков, Андрей Монастырский, Владимир Сорокин? Почему так?