Гендер в советском неофициальном искусстве

МЧ: Нет, хотя я читала свежую западную публицистику про искусство, которая всегда была у Монастырского, Альберта и многих наших друзей. Заостренности на том, чтобы искать что-то определенное, например, Вали Экспорт, не было. Интересны были скорее общие тенденции в искусстве и теории…

ОА: Да, я вполне понимаю, что это был не первостепенный интерес, но рассматривался ли он как одна из важных тенденций в западном искусстве?

МЧ: В западном искусстве эта тенденция появилась одновременно с симуляционизмом (это было в год отъезда Никиты Алексеева, в 1987 году, и из Франции он писал, что наш «нео-фигуративизм» с «нью-вейвом» устарел, а здесь уже «симуляционизм». На мой взгляд, мощная школа феминистского искусства появилась одновременно с ним.

ОА: Но Вали Экспорт или Марина Абрамович – это 1960–1970-е…

МЧ: Возможно, их соединили в феминистскую школу и стали изучать в 1980-х, до это они принадлежали скорее к восточно-европейской концептуальной школе (Абрамович) и существовали в другом контексте.

ОА: Сегодня Люси Липпард утверждает, что феминистская критика сформировалась под ее началом еще в 1960-х. Но мне, конечно, интереснее узнать больше о том, как западные явления отражались и влияли на советское искусство.

МЧ: Не берусь об этом судить.

ОА: Да, разумеется. А производило ли на вас впечатление феминистское искусство в советское время?

МЧ: Да, но скорее как казус, странность. Мы часто общались с иностранцами, в том числе с журналистами, арт-критиками. И мы обсуждали разницу между западной (американской) и советской цивилизацией. Был, например ужасно смешной случай. Однажды, году в 1985-м, Михаил Рошаль пригласил нас к себе, сообщив, что к нему приехали молодые американские художницы. А у Сережи Ануфриева тогда было время экспериментов в одежде, он невероятно одевался «на выход». Для такого торжественного случая он надел черные кожаные штаны с черной рубашкой и нижнее белье – белые трусы и майку – поверх верхней одежды, позиционируя это как форму девиантного поведения. И когда мы пришли к Рошалю, американские художницы оказались афро-американками, о чем нас не предупредили, и весь вечер они с нами практически не общались, но тогда мы не обратили на это внимания, так как компания собралась большая и веселая. Потом Миша Рошаль рассказал нам, что художницы очень обиделись на Сережин наряд, решив, что он был намеренно оскорбительным по отношению к ним, прочитав в нем расистский контекст. Конечно, мы были удивлены, но на самом деле мы очень смеялись над этой ситуацией. Потому что часто расовые или феминистские теории становятся границами, в которые человек себя загоняет, и они, естественно, влияют на его оптику.

ОА: Существовало ли в искусстве 1980‐x разделение на женские и мужские техники? Я обращаю внимание на то, что никто из мужчин не использовал ни шитья, ни вышивания, мелкой пластики и прочего. Но важно, что не только мужчины, но и женщины редко работали с этими техниками, за исключением, разве что, Марии Константиновой.

МЧ: Вера Хлебникова тоже часто использовала вязание, вышивание, это сознательный ход, так же, как моя готовка позже. Я же готовлю в ироничном ключе, поскольку эта практика считается традиционной для женского пола.

ОА: В каком году вы начали готовить?

МЧ: В начале 1990-х, но внутри «Медгерменевтики» я тоже готовила, хотя и не выделяла собственную линию. Все считали нас абсолютно сумасшедшими русскими, которые, мало того, что делают дикие инсталляции, так они еще устраивают странные ужины. Все это считалось артистическим проявлением группы.

ОА: А в 1980‐е все же вышивание и шитье считалось ли именно женским?

МЧ: Думаю, да. Это был вполне сознательный подход к материалу, на мой взгляд. Кстати, Лариса Звездочетова тоже занималась аппликацией и шитьем.

ОА: Существовали ли какие-то специфические женские сюжеты?

МЧ: Нет, возможно, подход к ним?

ОА: То есть ни темы материнства, ни сексуальности в гендерном ключе не было?

МЧ: Нет.

ОА: Существовали ли в вашей компании бытовые гендерные разделения, когда в рамках одной компании люди группируются по полу и говорят о разном?

МЧ: Не было ни гендерного, ни возрастного разделения.

ОА: Как вам кажется, есть ли между совершенно разными художницами круга МКШ, вами, Ириной Наховой, Еленой Елагиной, Марией Константиновой и другими нечто общее?

МЧ: В творчестве – нет.

ОА: Знали ли вы в 1980‐е о русском авангарде и его амазонках?

МЧ: В 1980-е, конечно, мы уже знали авангард, думаю, что основные сложности с доступом к информации о нем были у тех, кто работал в постсталинские времена. Мы же ходили на выставку Москва – Париж, был и журнал «А – Я», западные каталоги. У некоторых были возможности посмотреть работы русского авангарда в запасниках Третьяковской галереи. Для нашего времени это уже не было открытием.

ОА: Знали ли вы о круге ленинградского феминизма?