Генерал без армии

Проснулся красноармеец Малинович, сладко зевал, тер воспалившиеся глаза.

– Товарищ старший лейтенант, Максимка, кажется, умер, – севшим голосом проговорил Пастухов.

Боец не подавал признаков жизни. Он уже не был горячим. Глаза приоткрыты, дыхания и пульса нет. Парнишка скончался, и его товарищам от этого стало совсем паршиво. Смерть приходила отовсюду, даже из тех мест, откуда ее не ждали.

Разведчики укрыли тело Бердыша его же собственной плащ-палаткой, присыпали листвой, сидели, провалившись в оцепенение, мысленно поминали парня. Не помогли ему молодость и здоровье.

Шубин спохватился.

«Уже светает! Мы теряем драгоценное время».

Они снова ползли, прижимаясь к земле, были готовы перебить часовых к чертовой матери, а потом тащить генерала и бабу в лес. Возможно, кто-то еще погибнет, но помирать все равно ведь когда-нибудь придется.

В деревне кричали петухи.

Полицаям не спалось. Двое спустились к озеру, топтались по мосткам, предназначенным для стирки белья, справили нужду прямо в воду, потом закурили, увлеклись беседой.

Разведчики лежали в камышах, сжимали кулаки, ждали, пока они уберутся.

Полицаи ушли неохотно. Им нравилось на этом пруду, здесь было красиво, от воды тянуло приятной свежестью.

Красноармейцы облегченно вздохнули, устремились дальше, обогнули озеро, залегли на подступах к плетню.

Небо угрожающе серело, рассвет набухал.

По пустырю перед сараем прохаживался сонный часовой, тер глаза. Дальше своего носа он в этот час не видел.

Где остальные? Пока это не важно. Надо подкрасться, занять позиции, а дальше действовать с предельной жестокостью, вырезать всех!

Глеб шепотом раздавал команды:

– Держаться за мной, вперед не лезть. Полицай отвернется, тогда продолжать движение. Я выдвигаюсь первым, снимаю часового. Малинович, за мной, будешь страховать. Пастухов – по ночной схеме. Обогнуть сарай, работать ножом. Полицаи сонные, быстро в себя не придут.

Часовой отвернулся. Шубин пополз вперед, продвинулся метров на пятнадцать. Небритый субъект обернулся, зевнул, едва не вывернув челюсть. Рука Глеба уже сжимала рукоятку ножа. Прощайся с жизнью, паскуда! Но остальные продвинуться не успели. Это было форменное проклятье!

Предутреннюю тишину расколол треск моторов! Шубин застыл, мурашки поползли по коже. Шум нарастал, в деревню въезжало мотоциклетное подразделение. Лязгал рессорами грузовик. Разведчики опомниться не успели, как из-за сарая посыпались полицаи, стали вертеть заспанными физиономиями.

Грузовик остановился возле дома старосты, мотоциклисты покатили дальше. Доносилась лающая немецкая речь. Шубин машинально схватился за автомат, готов был жечь огнем полицаев. Но те уже не толпились, двое остались у запертой двери, остальные куда-то рассосались. Немцы действовали быстро и решительно, в считаные мгновения наводнили населенный пункт.

Шубин колебался, вскинул автомат, опустил, снова поднял. Фигуры часовых расплывались в прицеле. Он рисковал не только своей жизнью. Пошла она к черту, такая жизнь! Старший лейтенант тупо жертвовал своими парнями, обрекал их на верную смерть. Повалить часовых, вскрыть сарай, вывести заспанного генерала, который вряд ли что-то поймет. Вот и все, а потом на том свете Глеба будет мучить совесть.

По тропе, протянувшейся вдоль озера, уже спускался немецкий офицер в легкой шинели. Он шагал, делая широкую отмашку. За ним едва поспевал всклокоченный староста. Следом шли солдаты с автоматами на груди. Они как призраки вырастали из дымки – первый, второй, третий.

Шубин опустил автомат, припал к земле, тоскливо наблюдал за происходящим. Все было кончено. Со стороны огородов к сараю подошли еще несколько автоматчиков, смешались с полицейскими. Офицер спешил, что-то чувствовал, возможно, знал приметы человека, задержанного вчера. Он поднялся к сараю, небрежно кивнул вытянувшимся полицаям. Автоматчики встали в оцепление, зорко следили за округой.

Теперь подняться разведчикам было невозможно, только лежать, задыхаясь от злобы.

Староста покрикивал на полицаев. Прибежал всклокоченный Пахомыч, оттолкнул своего подчиненного, открыл ключом сарай. Офицер на всякий случай положил пальцы на кобуру. Солдаты вскинули автоматы.

Из недр сарая, пригнувшись, чтобы не удариться о косяк, медленно выбрался генерал Власов. Он был каким-то мятым, поникшим, дрожащей рукой цеплял на уши дужки очков. За его спиной пряталась повариха, вцепилась ему в хлястик. У женщины растрепались волосы, она со страхом смотрела по сторонам.

Офицер что-то резко проговорил. К нему подбежал полноватый фельдфебель, сунул скомканную газету. Офицер в звании гауптмана смерил взглядом генерала, развернул газету. Это была «Правда», не новая, успела пожелтеть. Фельдфебель ткнул пальцем в фотографию. Гауптман изучил портрет, сверил с оригиналом и вдруг засмеялся. Остальные немцы тоже развеселились.

Полицаи не понимали, в чем дело, но на всякий случай начали ухмыляться. Подобрался староста, за ним и мордатый тип. Они через плечо офицера заглянули в газету, и их лица вытянулись. У старосты от изумления отвисла челюсть, он недоверчиво заморгал.