Генерал Раевский

Доктор побледнел, застыл в углу.

— Сколько их? — спросил Раевский.

— Цельная колонна! Сотни две, а может, и более! Что делать прикажете?

— Поезжай!.. Их главного пригласи. Скажи, что генерал требует.

Послышались голоса, и карету окружили французские солдаты. Распахнулась дверца, заглянул какой-то начальник.

— Заходите, заходите! Я везу больного! — преодолев оцепенение, сказал по-французски Виллие, и офицер послушно протиснулся внутрь кареты.

С первого взгляда нельзя было определить, кто он такой: на голове треух, на плечах драная шуба. Лишь голубые форменные штаны да сапоги со шпорами выдавали в нём кавалерийского офицера.

— Капитан Лафонтье, — произнёс он простуженным голосом.

— Капитан! — заявил вдруг больной. — Я генерал. Мой отряд в получасе отсюда. Встреча с ним не обещает вам добра. Надеюсь, понятно? Обещаю сохранить жизнь, если немедленно сложите оружие.

— Я посоветуюсь…

— Вы начальник, вам решать, как поступить.

Раевский выставил из-под бурки пистолет.

— Пусть будет плен! — воскликнул француз. — Мы сдаёмся.

Через несколько дней Николая Николаевича доставили для излечения в родное поместье Каменку, близ Киева.

Уход и забота жены и близких благостно сказались на состоянии больного. Дело пошло на поправку. В поместье был и любезный дядюшка Александр Николаевич.

Однажды, когда Раевский уже заговорил о возвращении в армию, чтобы продолжать сражаться против Наполеона, Александр Николаевич подал ему письмо.

— Прочитай, Николай, и ты поймёшь, кто выручил тебя из беды.

С волнением тот развернул лощёную бумагу и прочёл:

«Милостивый, государь мой, граф Александр Николаевич!

По письму Вашего сиятельства от 11-го сего месяца о болезни г. генерал-лейтенанта Раевского доводил я до сведения государя императора, и его Величество Высочайше указать соизволили позволить ему прибыть в Киев до выздоровления. Уверения Вашего сиятельства касательно невозможности прибыть ему к армии напрасны; я знаю его за усерднейшего слугу монарху и ревностного сына Отечеству, который без крайности не потеряет и минуты, предстоящей к пользе общему плану, и потому уверен, что в настоящее время г. Раевскому Киев столь же тягостен, сколько всегда приятно ему быть на поле славы. И мне более не остаётся, как сожалеть о временной потере столь известного по храбрым делам своим генерала. С истинным почитанием в таковой же преданности честь имею быть, милостивый государь мой, Вашего сиятельства всепокорнейший слуга

Князь Михайло К. Смоленский,

г. Плоцк».

— Теперь ты знаешь, кто спас тебя от хвори. Письмо можешь взять и беречь его… — произнёс граф Самойлов.

Николай Николаевич поспешил с отъездом.

Часть пятая В ЗАГРАНИЧНОМ ПОХОДЕ

«Битва народов»

тъезд в армию ускорила тревожная весть о болезни Кутузова. Раевский знал Михаила Илларионовича с давней поры, когда начинал службу в потёмкинской армии. Там он часто встречался с израненным генералом, ведавшим охраной морского побережья. Тогда у опытного военачальника, героя штурма Измаильской крепости, и молодого полковника возникли тёплые доверительные отношения, сохранившиеся по сию пору.

На рассвете экипаж, в котором ехал генерал, подкатил к застывшему Неману. За рекой начиналась земля Польши, на которую перенеслись боевые действия против отступившей армии Наполеона.

Глядя на замерзшую реку, Раевскому вспомнилось стихотворение поэта-офицера Батюшкова. Он служил в штабе Кутузова, умело сочинял вирши, о которых Пушкин позже отзывался с похвалой.

В Каменке больной Раевский прочитал в рукописи стихотворение Батюшкова о переходе русских войск через Неман 1 января 1813 года: