Генерал Раевский

Снегами погребён, угрюмый
Неман спал.
Равнину льдистых вод, и берег опустелый,
И на брегу покинутые сёла
Туманный месяц озарял.
Всё пусто… Кое-где на снеге труп чернеет,
И брошенных костров огонь, дымяся, тлеет,
И хладный, как мертвец,
Один среди дороги,
Сидит задумчивый беглец
Недвижим, смутный взор вперив
На мертвы ноги.
И всюду тишина…

Там, у Немана, Раевскому действительно представился французский солдат, покинутый ушедшей с российских просторов армией.

Как ни спешил генерал представиться главнокомандующему, однако застать в живых Михаила Илларионовича Кутузова не успел. 16 апреля 1813 года он умер в небольшом силезском городке Бунцлау. Совсем обессиленный, он тем не менее продолжал командовать, уверенный в успехе предпринятого заграничного похода.

С большими почестями прах Кутузова был похоронен в Казанском соборе в Петербурге. «Великая для всего Отечества потеря. О нём плачет вся Россия», — писали в те дни современники.

В Бунцлау позже был воздвигнут памятник с надписью: «До сих мест довёл князь Кутузов-Смоленский победоносные российские войска, но здесь положила смерть предел славным дням его. Он спас Отечество своё, он открыл путь к избавлению народов. Да будет благословенна память героя».

Раевского принял Барклай-де-Толли:

— Принимайте под своё начало гренадерский корпус.

— Гренадерский корпус? Не ослышался ли?

Таких пехотных формирований в русской армии не было. Имелись полки, дивизии, в которые зачислялись крепкие, сильные солдаты, способные не только владеть штыком штуцера и метко стрелять, но и далеко метать совсем не лёгкие гранаты, поражая неприятеля в ближнем бою.

— Вы не ослышались, — пояснил главнокомандующий. — Предлагаем вам командовать новым корпусом. В нём три дивизии, солдаты уже прошли начальную выучку.

Николай Николаевич, конечно же, не стал возражать. Руководить он привык, подчинённые в него верили и весьма уважали.

Первой битвой, в которой генералу Раевскому пришлось командовать гренадерским корпусом в заграничном походе, была битва под Бауценом. Имея численное превосходство, французские войска вынудили союзные армии отступить. Потери с обеих сторон были значительными: французы потеряли 18 тысяч человек, союзники — 12 тысяч.

Используя победу, Наполеон предложил заключить перемирие. Союзники предложение приняли: они готовились к большому сражению, в котором нанесли бы врагу сокрушительное поражение.

И такое сражение произошло в первых числах октября под Лейпцигом. Его назвали «битвой народов». На стороне союзных войск в ней участвовало свыше 300 тысяч человек и почти 1400 орудий, у французской армии было 200 тысяч человек и 700 орудий.

Первыми донесли о сосредоточении у Лейпцига французских дивизий русские разведывательные дозоры. Выдвинувшись восточнее и южнее города, неприятельские войска приняли боевое построение, напоминавшее гигантское полукольцо. Главные силы в нём Наполеон сосредоточил в южной части, в которой находились русские корпуса. Эта армия, которой командовал австрийский фельдмаршал Шварценберг, должна была наступать на Лейпциг с юга. С севера надвигалась Силезская армия прусского фельдмаршала Блюхера.

Накануне сражения состоялся военный совет. На нём присутствовали русский император Александр, прусский король Франц Вильгельм и австрийский император Франц.

Генерал-квартирмейстер Толь, дав волю опыту и предвидению, изобразил на карте обстановку, вероятное построение неприятельских колонн и направление их перемещений, наметил контрмеры.

Фельдмаршал Шварценберг долго вглядывался в карту, водил по ней пальцем и неопределённо хмыкал.

— Вы полагаете, что Наполеон примет такое решение? — спросил он генерала.

— Да, мы полагаем, что у неприятеля наиболее вероятным станет такой боевой порядок, — отвечал Толь. — Главные усилия ста двадцати корпусов будут направлены против центра нашей армии, чтобы овладеть селением Гессы и находящимися там высотами.

— Какие же там у неприятеля могут быть силы?

— По всей вероятности, не менее четырёх корпусов, а за ними значительное число кавалерии. И будет сосредоточена артиллерия.

Толь говорил с такой уверенностью, словно ему был известен план Наполеона. Это покоробило самолюбие тщеславного австрийца:

— Это ваше личное мнение?

— Это и моё убеждение, — подал голос до того молчавший Барклай.

— А там ли основные силы? — покачал головой Шварценберг.

— Там, непременно там, — с уверенностью отвечал Толь.