Генерал В. А. Сухомлинов. Военный министр эпохи Великой войны

Задача министра иностранных дел была не легкой, так как утром в разговоре с министром Императорского двора Николай II заявил, что он твердо решил как можно дольше избегать войны, а также то, что он недоволен Сазоновым, Сухомлиновым и Янушкевичем, настаивавшими на подписании указа о всеобщей мобилизации, которая может только ускорить развязывание конфликта. Но после часа уговоров царь, сильно озлобленный, как показывали вырывавшиеся у него выражения (все-таки надежда на миролюбие Вильгельма II была очень велика), взял назад отмену общей мобилизации. Убеждая Николая II, Сазонов прибег к династическим и националистическим аргументам: «Россия никогда не простила бы Государю „капитуляции", которая покрыла бы срамом доброе имя русского народа»⁵⁹⁰. Передав по телефону высочайшее повеление генерал-лейтенанту Янушкевичу, в ответ министр иностранных дел услышал: «Мой аппарат испорчен»⁵⁹¹.

Едва Сазонов вышел от Николая II, у того опять начались колебания, и он телеграфировал Вильгельму II, что мобилизация еще не есть война, что при продолжении усилий к предотвращению конфликта русская армия не начнет военных операций. Действительно, сам по себе акт мобилизации не означал неизбежной войны, тем более что Германия проводила свою мобилизацию вдвое быстрее русской. Россия не была готова к войне в той мере, что позволяла бы воевать без фактора риска; русским было выгодно, чтобы мобилизация так и не переросла в войну. Зато для немцев увеличение временного провала между мобилизацией и объявлением войны означало что «План Шлиффена» стремится к своему краху⁵⁹².

В Берлине еще 17 июля приняли принципиальное решение о всеобщей мобилизации и приступили к перевозкам войск. Рейхсканцлеру удалось убедить генералов отложить официальное сообщение о введении чрезвычайного военного положения до полудня следующего дня. Канцлер полагал необходимым дождаться известий о мобилизации в России, чтобы обвинить противника в агрессии, представив дело так, будто военные меры Германии вызваны угрозой вторжения «варваров с Востока»⁵⁹³. И вот около полудня 18 июля из Петербурга поступили в Берлин желанные телеграммы о принятых царским правительством решениях. Через час Германия была объявлена на чрезвычайном положении. Она не ответила немедленным открытием военных действий – как Япония в 1904 г., – а на первое время ограничилась 12-часовым ультиматумом, требовавшим прекращения русской мобилизации.

Известен курьез о том, что германский посол в России граф Пурталес вручил Сазонову сразу два варианта правительственной ноты, соединенные по оплошности в одном тексте: и о начале конфликта, и о его приостановке. Каждая из них предназначалась для различной реакции русских политиков на германский ультиматум. Эта подробность была замечена лишь впоследствии, впрочем, это ни на что не влияло. Уже на следующий день призывы к национальному единению звучали в Манифесте Николая II, обнародованном перед многотысячной коленопреклоненной толпой горожан с балкона Зимнего дворца: «Да укрепится еще теснее единение царя с его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага…»⁵⁹⁴

19 июля Германия объявила России войну. Через два дня она вступила в войну с Францией, а 22 июля Великобритания со своей стороны объявила войну Германии. Остановить катастрофу, которая в скором времени вовлекла в бойню 38 государств, унесла с полей сражений более 10 миллионов жизней, разрушила империи Романовых, Гогенцоллернов, Габсбургов и Османов, уже никто и ничто не могло.

Из вышесказанного видно, что те деятели, что с самого начала добивались от Николая II полнокровной работы военной машины, – министр иностранных дел Сазонов, военный министр Сухомлинов, начальник Генерального штаба Янушкевич, – в конечном счете оказали на царя сильнейший нажим, дабы Россия не смогла остаться в стороне от назревавшего противостояния.

В то же время наглый напор Германии, решившей воевать, был настолько силен, что царь после мучительных колебаний решил проявить твердость, ответом на которую стало объявление кайзеровским правительством войны России. При этом большинство историков сходятся на том, что в сложившейся ситуации избежать столкновения Николай II все равно бы не смог: «Единственной мыслью генералов в эти критические дни было желание пустить их машины в ход. Стремление к войне и боязнь быть поставленным в неловкое положение взаимно влияли друг на друга. В Германии, в России и даже в Австрии все стремления государственных деятелей мирно разрешить конфликт разбивались о противодействие генералов, стоявших за войну и предсказывавших всевозможные ужасы в случае пренебрежения их техническими советами»⁵⁹⁵.